остановились возле одноэтажного каменного здания с красно-синей дощечкой у крыльца: «Милиция».
— Лучше всего подождите нас в машине,— сказал Виктор Пашке и Гале.— А то встречи нежелательны, но возможны. Ладно? Мы скоро.
С местными работниками совещались действительно недолго. Прикинули и так и эдак и, наконец, сошлись на одном: к Прохоровой официально идти нельзя, старуха хитрущая и жадная, ничего не отдаст и ничем не поможет. Тут надо действовать тоже с хитростью.
Насчет Гены Фирсова здесь никто ничего не знал. Не появлялся в поселке чужой парень из Москвы.
— Уж я бы, товарищи, сигнал получил,— уверенно заявил молоденький сержант — участковый уполномоченный в новой щеголеватой форме.
— Ладно,— вмешался Виктор.— Теперь вот что. Из вашего поселка пришло письмо...
Конверт разглядывали долго и придирчиво. Наконец пожилой капитан, начальник паспортного стола, задумчиво произнес:
— Почерк какой-то такой... Вроде мне где-то попадался.
— Наши эксперты дали заключение,— сказал Виктор.— Писал кто-то пожилой, малограмотный, скорее всего женщина.
— Гм...— капитан задумчиво почесал за ухом, потом тяжело поднялся со стула.— Одну минутку. Я сейчас.
Он вышел из комнаты.
Ждать, однако, пришлось не меньше часа.
— Колдует в своих бумагах,— сообщил сержант, посланный на разведку.— Память у него насчет почерков — это что-то невероятное!
— Профессиональная память,— уважительно заметил Устинов.
За это время Виктор успел сходить в закусочную на противоположной стороне улицы и принести бутерброды и пирожки с повидлом, часть из них он по дороге отдал Гале и Пашке, угостил и шофера.
Вернувшись в кабинет начальника розыска, который они временно оккупировали, он нетерпеливо спросил:
— Ну что?
Устинов только махнул рукой.
Все принялись за еду, подтрунивая над начальником паспортного стола.
Капитан вошел в самый неожиданный момент, и один из сотрудников умолк на полуслове. Подойдя к столу, за которым все сидели, он сказал:
— Дайте-ка письмо.
Затем жестом фокусника вынул из верхнего кармана кителя и, развернув, положил на стол, рядом с письмом, листок, вырванный из ученической тетради.
— Прошу.
То было заявление с просьбой прописать временных жильцов на летний сезон.
— Заявление написано соседкой,— пояснил капитан,— по просьбе заявительницы. Но подпись! Прошу сравнить с адресом на конверте.
— Прохорова! — воскликнул Виктор и с восхищением посмотрел на начальника паспортного стола.— Ну, капитан, век вас не забуду!
Через полчаса Виктор и Галя подошли к домику на самой окраине поселка, где жила Пелагея Степановна Прохорова.
Домик стоял сразу за невысоким палисадником и по самые оконца был завален снегом, из которого торчали лишь черные прутики кустов. За домом темнел длинный сарай, и перед ним собачья будка, видимо, пустая — вокруг нее нетронуто лежал снег. Окна домика были плотно занавешены, из трубы слабо вился дымок.
Виктор и Галя остановились перед калиткой.
— Ну, Галочка, смелее,— сказал Виктор.
Кепка на нем была лихо сдвинута набок, воротник пальто поднят, кашне небрежно болталось на голой шее, потому что ворот рубашки был расстегнут и верхняя пуговица оторвана. На одном из передних зубов у Виктора сейчас блестела золотая коронка, придавая ему совсем уже какой-то хищный и наглый вид.
Галя улыбнулась.
— Ой, я прямо смотреть на вас не могу.
— «На тебя», Галя, «на тебя»,— строго поправил ее Виктор и заговорщически подмигнул.— Ну, потопали.
И он решительно толкнул калитку.
Поднявшись на крыльцо, они долго звонили, потом Виктор раза два что есть силы стукнул в обитую старым войлоком дверь.
Наконец за дверью послышались шаги и густой, не то мужской, не то женский голос сердито спросил:
— Ну, чего дверь ломаешь? Кого надо?
— Тебя надо. Не достучишься тут до вас!
Видимо, этот дерзкий ответ пришелся по вкусу: дверь стали торопливо открывать, зазвенела скинутая цепочка, проскрипел засов, щелкнули какие-то замки.
На пороге появилась громадная, толстая старуха с оплывшим лицом, за сильными стеклами очков настороженно смотрели круглые, совиные глаза.
— Приветик,— нахально осклабился Виктор, переступая через порог.— Петр велел поклон передать.
В этот момент старуха заметила Галю. Настороженность исчезла с ее лица, и она суетливо всплеснула руками.
— Ох, кралечка наша приехала! Да проходите, проходите, гостями будете.
Но Виктор подметил в ее голосе какой-то испуг.
Они прошли в большую темноватую комнату, и старуха зажгла прямую, как свеча, лампочку на столе под глухим абажуром.
Кивнув на широкую кровать, стоявшую в глубине комнаты, она сказала:
— Верхнюю зажигать не буду, мой там спит. Совсем хворый уже. Скоро хоронить будем.
— На поминки приедем,— весело ответил Виктор.— А пока по случаю встречи.
Он вытащил из внутреннего кармана пальто бутылку водки, а из наружных—две банки дешевых консервов.
У старухи заблестели глаза.
На столе мгновенно появился хлеб, тарелка с солеными огурцами и другая с капустой. Старуха налила Виктору, затем себе полный стакан, потом тяжело перегнулась к Гале и стала лить медленно, словно ожидая, когда ее остановят. Галя поторопилась задержать ее руку.
Пила старуха со смаком, короткими, жадными глотками, после каждого вытирая рукой губы. На отвислых щеках у нее проступил румянец, глаза маслено блестели за выпуклыми стеклами очков.
— Петр велел кое-чего из барахла прихватить,— сказал Виктор.— Все у тебя цело?
— А как же! Все как есть. Хороню, милый, хороню.
— Где хоронишь-то?
— Где надо, милый, там и хороню.
— Ох, попортишь, смотри тогда,— строго сказал Виктор.
— Это я-то попорчу? — Старуха, видно, обиделась не на шутку, и румянец на щеках стал багровым.
— Ты-то. Кто же еще.
— Ну гляди, раз так. Гляди сам. Пошли в сарай.
Сопя, она выползла из-за стола, ее слегка покачивало.
— Я вас тут подожду,— неуверенно сказала Галя.
— Сиди, моя кралечка. Сиди, хорошая,— растроганно проворковала женщина и, надвинувшись, смачно чмокнула Галю в щеку.
