— А я, грешный, думаю: чем черт не шутит, не значит ли это, что в недалеком будущем врач- математик станет вычислять диагноз неизвестной болезни, пользуясь таблицей логарифмов, а колхозный агроном совершенно точно предскажет нам урожай пшеницы, поразмыслив малость над сводкой метеопрогнозов и данными об интенсивности солнечного излучения?
— За чем же дело стало?
— За тем, что со всей добросовестностью надо штудировать математику. Вот я и решил… Если не научусь считать, то научусь по крайней мере более грамотно смотреть на вещи. Количество, мы зазубрили, определяет качество. Количественные изменения ведут к изменениям в качестве. Это ведь, если подумать, не только словцо, красное слово восхитительно мудрой диалектики. Это — так оно и есть — мировой закон. Мы же, в сущности, видим его оболочку, не больше. А что там поглубже, внутри? Ни черта мы пока не знаем!
Пашка опять посмотрел на небо.
— Ты летал на самолете? Я на днях промчался. Знаешь, какое впечатление?
Он не договорил. Открыл кобуру, вынул из нее и положил на стол серый металлический шарик размером со среднее антоновское яблоко.
— Своими руками сделал.
Шарик был полый, из хорошо отшлифованных половинок. Эти половинки аккуратно сварены и на их поверхности четко протравлен сложный узорчатый рисунок. Я присмотрелся — рисунок напомнил очертания всех континентов Земли.
— Глобус?
Он взял шарик на руку, повертел немного. Снова положил на стол, прикрыл мозолистой ладонью.
— Хочу всегда носить его в кармане.
— Любопытная символика.
— А что? — Пашка хитро улыбнулся. — Летишь на самолете — он крутится внизу, чистенький, бархатный, зеленый. Местами — будто из спичечных коробок — наши людские сооружения. Не густо их, этих сооружений, а сердце довольно: человек настроил…
— Что-нибудь задумал, Павел?
— Задумал не я. Задумали партия с рабочим классом — сделать этот шарик курортом для людей. Война вот поперек дороги… — Пашка поднялся, сунул шар в карман, расправил и надел пилотку. — Иду на войну против самой войны. Младший техник-лейтенант Трофимов ясно видит свою ненавистную мишень и готов открыть по ней смертоносный огонь. Разрешите отправляться, товарищ капитан? — Небрежно козырнув, он тихо засмеялся, затем выразительно сказал:
— Не будь у нас войны-пожара, не нужно б улицы мести. Хотел бы я земному шару Луну в подарок поднести.
Я не узнавал приятеля. Пашка нередко меня удивлял, но такого Пашку — одновременно лирика, романтика, философа и гневного солдата — я еще не видел. Грустно было расставаться.
— Что ж, будем считать, что простились?
— Почему не хочешь, чтоб я проводил тебя?
— Потому что… — Пашка помедлил. — Вечером к тебе приедет Валя.
— Какая Валя?
— Ну вот, требуется ясность — кто такая Каштанова Валя и кем она тебе доводится.
Я изумился и густо покраснел, а сердце переключилось на бешеный бег метронома.
— Вчера приехала в командировку. Завтра уезжает.
— Так что же ты сразу не сказал об этом?
— Каждой минуте — своя забота. — Подал руку. — Прощай, Алексей!
— Прощай, Не-Добролюбов.
Высокий, по-прежнему немного сутулый, сунув руку в карман, пошел не спеша к воротам. Вышел за арку, повернул направо. Мужественно. Хватило силы ни разу не обернуться.
Нет, обернулся! Повернул назад. Возвращается к воротам. Я тоже не выдержал. К горлу подкатился щекочущий ком, глаза почему-то заморгали.
В воротах глазели один на другого и держались за руки.
— Знаешь, возьми этот шарик на память. — Вынул глобус из кармана, сунул мне в руку.
— Зачем же…
— Бери, не разговаривай. А Вале скажи… Молодец она, что надумала приехать. Вообще, скажу тебе по-дружески, очень правильная девушка. Эх, Алексей-Алешка! Свидимся ли снова?! — Сгреб меня огромными ручищами и неуклюже стиснул. Когда отпустил, застенчиво сказал: — Допустим, что простились. — Шагнул решительно за арку и сразу же исчез за поворотом.
Белая ночь и новое утро
Вечером… Каким же будет этот необычный вечер?
В перевязочной мне перебинтовали руку, в кладовой выдали одежду — мою фронтовую шинель и чистое белье, в административной части выписали продовольственный аттестат и вручили справку о ранении. Все? Нет, не все. Последняя встреча с Бусыриным. Возвращая партийный билет, он пожал мне руку и суховато, но с чувством сказал:
— Желаю всего доброго. В госпиталь больше не попадайте, разве что по крайней необходимости.
Потом я пообедал, переоделся, вычистил китель, сапоги и стал с нетерпением поглядывать на часы. Во сколько же это случится — в шесть, или в семь, или в восемь? Несколько раз пытался представить первую минуту — и тихо начинал сначала: вариантов приходило множество.
Все однако вышло не так: истинный вариант оказался непредвиденным. Было начало восьмого, я сидел в своей маленькой палате и в десятый уже раз перекладывал содержимое сумки — вдруг вбежала веселая Юля и шепотом сообщила:
— Товарищ Дубравин, вас ждут.
Я вышел в коридор. В нескольких шагах от двери у светлой стены стояла в неброском коричневом платье немного задумчивая Валя. Темные глаза блеснули и тотчас погасли под ресницами. Снова блеснули и встретились с моими. Я кинулся к ней и обнял за плечи.
— Алеша, сумасшедший! — засмеялась Валя. — Ведь мы уже не дети.
Юля смутилась, убежала.
Передо мной была высокая, новая, совсем не знакомая мне девушка. Вместе с тем я узнавал в ней все ту же озорную, с волшебною тенью под глазами, с массой мельчайших веснушек на припухлых щеках и губах смешливую сосновскую девчонку.
— Не верю, что ты — это ты. Пашка сказал, что завтра уезжаешь. Наврал?
— Нет, это правда. Я привезла для клинических опытов новый препарат для раненых и срочно должна возвратиться в Москву. Профессор Маргулис, мой шеф, хочет послать меня с тем же заданием в Киев.
— Я тоже уезжаю завтра. Но что же мы стоим? Пойдем бродить по городу, хочешь?
— В моем распоряжении вечер и ночь.
— Полная белая ночь?
— Полная ночь и немного утра. Поезд отходит в восемь пятьдесят четыре.
Я тут же собрался, и мы, не теряя времени, вышли.
Медленно прошли по старинным улицам Острова, около часа сидели на Стрелке, возле ростральных колонн; в минуты заката стояли на мосту и глядели в воду; Невским проспектом и улицей Росси любовались в сумерках. Потом мы сидели в сквере у театра Пушкина. Вечер, синея, обращался в ночь, светлую, тихую и теплую; пахло цветами жасмина.
