пустяк, не стоящий нервных клеток.
«Так нельзя работать», – решила она наконец и погасила лампу. Ладно, утро вечера мудренее. Может, завтра все станет понятнее и проще? Кто знает…
Когда на следующий день она, издерганная почти бессонной ночью и утренними дорожными пробками, примчалась в суд, электронные часы в холле показывали четверть одиннадцатого.
– Опаздываете, адвокат! – с улыбкой заметил пристав, возвращая ей удостоверение.
Это она знала и без него. Как, впрочем, и то, что несносный Беликов не преминет сделать ей замечание и занести ее опоздание в протокол. Не смертельно, конечно, но Дубровская, в прошлом круглая отличница, относилась к подобным вещам болезненно, как к двойке за контрольную работу.
По лестнице она буквально взлетела, перемахивая за раз две ступеньки. Возле зала заседаний нервно прохаживалась прокурор. Увидев Дубровскую, она улыбнулась ей, как будто между ними не было словесных пикировок и противоборства.
– Подсудимого еще не завели в зал? – спросила Лиза, пытаясь привести в норму дыхание.
– Нет еще, – ответила Прыгунова. И, покосившись на пухлую папку в руках Елизаветы, поинтересовалась: – Надеюсь, это не ваша речь в прениях? Хорошо бы было сегодня закончить.
– Было бы неплохо, – согласилась Лиза. С одной стороны, ее действительно вымотал процесс и она стремилась к его окончанию, как к освобождению. Но с другой стороны, ее страшил приговор, поскольку она уже представляла, каким он будет.
– Если Серебров успеет сегодня сказать последнее слово, то наверняка в понедельник огласят приговор, – заметила прокурор.
– Как в понедельник? – удивилась Лиза. – Но ведь сегодня уже пятница. Когда же судья успеет его написать?
Прокурор равнодушно зевнула.
– Я не удивлюсь, если приговор уже написан.
– Как так? – поразилась еще больше Дубровская. – Но ведь мы еще не успели выступить в прениях? А наши речи?
Прыгунова сочувственно посмотрела на нее, словно желая сказать: «Деточка! Неужели ты всерьез считаешь, будто что-то зависит от твоей речи?» Но вслух она, конечно, произнесла совсем другое:
– А чего тянуть? Дело ведь яснее ясного.
– Я бы так не сказала, – заметила Лиза. – Обвинение основано только на косвенных доказательствах, поэтому вероятность судебной ошибки возрастает. Имеется целый ряд спорных моментов…
– О, только не надо на мне репетировать ваше выступление! – зажала виски руками Прыгунова. – Еще успею его выслушать. Что до меня, то в моей речи все просто и без лирических отступлений: пятнадцать лет лишения свободы и большой привет зоне!
– Пятнадцать?! – ошеломленно переспросила Елизавета. – Вы будете просить пятнадцать лет?
– И что с того? По-моему, нормальный срок за убийство.
– Значит, когда Серебров освободится, ему будет сорок три? – произвела Лиза нехитрый арифметический подсчет.
– Столько, сколько было Инге Серебровой, – холодно заметила Прыгунова. – Но ему не стоит расстраиваться, богатых идиоток на его век хватит. Жаль, что у нас слишком мягкие законы. В Штатах его бы усыпили, как бешеного пса.
Дубровская глядела на нее во все глаза, сжимая в руках папку с речью, от которой, как выяснилось, уже мало что зависело.
Появилась секретарша с каким-то странно-возбужденным выражением лица. Подбежав к прокурору, она стала что-то нашептывать ей на ухо, кидая тревожные взгляды на Елизавету. У Прыгуновой вытянулось лицо. Она метнулась по направлению к лестнице. Секретарша, потоптавшись на месте несколько мгновений и, как видно, не решив, можно ли сообщить адвокату новости, махнула рукой и умчалась вслед за прокурором.
Дубровская осталась в коридоре одна. Ее не особо взволновали таинственные перешептывания. Хуже всего было то, что ей успела поведать Прыгунова. Суд будет ориентироваться на предложение прокурора о пятнадцати годах лишения свободы. Это была катастрофа. Она проиграла.
– Адвокат! – донесся до нее, словно сквозь вату, голос пристава. – Адвокат, вы что, не слышите?
– Да, да… – Она удивленно уставилась на него. – Что случилось?
– Идите домой, адвокат.
– Но у меня процесс, – возразила Дубровская.
– Не будет процесса.
– Как сбежал? Куда сбежал? – Елизавета отказывалась понимать простые предложения с вполне определенным смыслом.
– Вы хотели, наверное, спросить, откуда он сбежал? – мягко поправил ее пристав. – Где он сейчас, к сожалению, никто не знает.
– Да, откуда он сбежал?
– Из изолятора.
– Из изолятора?!
– Что вы так нервничаете, адвокат? – с упреком произнес пристав. – Граф Монте-Кристо вообще из замка Иф удрал, и ничего!
– Но мой подзащитный не граф, и вообще у нас с вами не девятнадцатый век, – заметила Дубровская. – Разве можно сбежать в двадцать первом веке из изолятора?
– Ох, адвокат, – покачал головой пристав. – Сбегать будут всегда. И в двадцать первом, и в двадцать пятом веке, если, конечно, к тому времени тюрьмы еще сохранятся.
Их содержательную беседу нарушило появление прокурора. Прыгунова явно куда-то спешила, но, проходя мимо Дубровской, она замедлила шаг для того, чтобы ядовито заметить:
– Ну, теперь, надеюсь, вы довольны?
– Чем? – не поняла Елизавета.
– Поступком вашего клиента, разумеется. Не спешите радоваться, госпожа Дубровская. Идти Сереброву все равно некуда. Его поймают, вопрос одного-двух дней. Тогда к сроку за убийство я с удовольствием добавлю срок за побег.
– С чего вы взяли, будто я радуюсь? – возмутилась Елизавета. – Можно подумать, я вместе с ним планировала этот фокус.
– Но вы-то, как адвокат, должны были знать, что на уме у вашего подопечного, – зло заметила Прыгунова. – Мы вас обязательно допросим. Не вы ли полчаса назад утверждали, что Сереброва подвело случайное стечение обстоятельств?
– Я и сейчас так думаю.
– А я теперь вполне удостоверилась, что ваш клиент – закоренелый преступник. И если он до двадцати восьми лет не попал под пристальное внимание правоохранительных органов, это и есть случайность. Но у нас есть шанс все поправить. Ваш милый Серебров получит на полную катушку, и когда он выйдет на свободу, даже самые древние старухи будут шарахаться от него, как от падали.
Выдав гневную тираду, Прыгунова устремилась по коридору, грозно стуча каблучками. Елизавета пожала плечами:
– Не понимаю, какая муха ее укусила?
– Серебров сорвал ей триумф, – улыбнувшись, заметил пристав. – На понедельник уже были приглашены телевизионщики и запланировано интервью. А вы и вправду довольны, адвокат?
– Да с чего вы взяли?
– А разве можно подумать что-то другое, когда человек улыбается?
– Я улыбаюсь?! – воскликнула Лиза.
И поняла, что пристав прав. В самом деле, тревожное предчувствие скорой развязки улетучилось и на душе стало светло и спокойно. Конечно, многие, узнав о ее тайных мыслях, сочли бы ее последней трусихой, но ей до чужого мнения не было никакого дела. Главное – никакого приговора в понедельник не будет, и она еще ничего не проиграла. А что до того, что Сереброва все равно когда-нибудь поймают, то… Лиза была уверена, что это случится не сегодня и не завтра. Когда-нибудь, одним словом.
Конечно, Дубровской побег представлялся как некое таинственное действо с ярко выраженным романтическим ореолом. Воображение рисовало ей подземный туннель, настолько узкий, что по нему можно только ползти, и жилистую фигуру узника, почему-то одетого в полосатую тюремную робу. Он ползет, ощущая недостаток кислорода, едва не теряет сознание, но двигается вперед. Ведь каждый метр приближает его к вожделенной свободе.
Возможен был и другой вариант – вооруженное нападение на охранника, требующее особой дерзости и бесстрашия. Узник со своим заложником преодолевают длинные тюремные коридоры и лестницы, отпирают металлические засовы и бесконечные двери. Пистолет под ребром и взгляд, полный отчаяния и страха… А на воле – вертолеты, погоня и собаки, рвущие человека в робе на части…
Но случай с Дмитрием Серебровым мало был похож на телевизионные страсти и уж точно не имел литературных аналогов. Да, откровенно говоря, парень и не тянул на такие подвиги. Он бы ни за что не решился штурмовать тюремные стены и выкручивать руки надзирателю. Гораздо проще было сделать ставку на традиционный русский «авось». Если бы кто-нибудь сказал Дмитрию ранее, что он сбежит из тюрьмы, Серебров скорее всего посчитал бы его слова не особо умной выдумкой. Но Его Величество Случай, переплетаясь с людской безалаберностью, иногда творит чудеса…
Раздался металлический лязг, и громкий голос надзирателя проорал в камеру:
– Потапов, на следственное действие! Собирайся живей.
В то время Потапов досматривал цветной сон, где пухлая, как сдобная булка, молодая женщина подавала ему на блюде пирог. Ее глаза искрились, пухлые губы легонько улыбались, а большая грудь почти лежала на блюде рядом с пирогом. В общем, возвращаться в реальность, где ждал его тощий, пропахший табаком следователь, не имело никакого смысла…
Дмитрий хотел было толкнуть сокамерника в бок, но, посмотрев на безмятежное лицо товарища со слюной на подбородке, не стал. Он подошел к двери, откуда несся уже гневный голос надзирателя:
– Пошевеливайся, Потапов! Сколько можно ждать?
Дмитрий обернулся и встретился взглядом с Михасем. Тот смотрел на него пристально и заинтересованно, словно видел в первый раз. Серебров почему-то тихонько кивнул ему головой, тот кивнул в ответ. Немое соглашение придало Дмитрию силы, и он, уже мало задумываясь о последствиях, вышел из камеры.
Конечно, его обман мог раскрыться тут же, ведь у надзирателя в руках было личное дело Потапова с вклеенной фотографией незадачливого ночного грабителя, а они мало похожи друг на друга. Высокий, прекрасно сложенный Серебров был полной противоположностью своему низкорослому и хилому
