Афанасьев. И явка тоже.
— Я просил меня отпустить, — сказал Охрим, — но мне отказали.
Афанасьев. Вам нельзя появляться в городе, не выполнив задания гестапо. Ну, связь мы наладим.
Млынский, помолчав, сказал:
— А что касается явки, то у меня есть на примете один человек в городе — отец Павел. Можно держать связь через него.
Афанасьев, взглянув на майора, усмехнулся.
— Чему вы улыбаетесь, капитан?
— Да так… давно я к этому попу приглядываюсь…
Оба рассмеялись.
Штаб генерала Ермолаева. В кабинете — Ермолаев и член Военного совета фронта Садовников.
— Фашисты заканчивают сосредоточение своих сил, — говорит Ермолаев. — И в ближайшие дни можно ожидать наступления.
— Какие дивизии у них на главном направлении удара? — спрашивает Садовников.
— 2-я, 12-я и танковая «Рейх».
— Это точные сведения?
— Да, получены из разных источников и подтверждены капитаном Афанасьевым.
— Они ничего не сняли для укрепления своих тылов? Вы докладывали, что отряд майора Млынского активна действует на коммуникациях противника.
— Фон Хорн — старая лиса. Он не снял с фронта ни одного солдата.
— Что будем делать, Сергей Павлович?
Ермолаев подходит к большой оперативной карте, занимающей всю стену кабинета. Молча рассматривает ее. К карте подошел и Садовников.
— Они могут прорвать нашу оборону, — замечает Ермолаев. — У нас здесь, — доказывает на карту, — только
три дивизии, измотанные в боях, и по численности фактически полки… и артучилище…
Садовников, не отрывая глаз от карты, спрашивает:
— Что у нас в резерве?
— Две танковые бригады и дивизия Казакова.
— А что если, не дожидаясь наступления противника, опередить его нанесением контрудара… — размышляет Садовников.
— Чем?
— Ввести резервы.
— Ну, если фон Хорн перебросит с другого участка свежие силы, тогда нам будет тяжело.
Садовников смотрит на карту.
— Откуда он может снять свои части?
— Допустим, с левого фланга…
— Это 18-я танковая.
— Совершенно верно.
Немного подумав, Садовников предлагает:
— А что если сосед справа поможет ударить вместе с вами?
— Хорошо бы.
Член Военного совета продолжает рассуждать:
— Значит, мы с вами должны подумать, каким образом мы можем воспрепятствовать переброске частей противника.
Поддерживая эту мысль Садовникова, Ермолаев замечает:
— Это можно было бы сделать, если бы хотя бы на несколько дней вывести из строя узловую станцию, взорвать мост вот на этой дороге. И тогда при теперешних погодных условиях противник был бы лишен возможности маневра.
— Тогда, может быть, подключить авиацию и разбомбить этот узел? — продолжает Садовников.
— Это малоэффективно. У них там сильная противовоздушная оборона. А при такой погоде невозможно прицельное бомбометание.
— А что если… одновременно с авиацией подключить отряд Млынского?.. Летчики начнут, а Млынский закончит, — предлагает Садовников.
— Резонно, резонно! — немного подумав, отвечает Ермолаев. — Но для этого нужно, чтобы удары были нанесены накануне наступления. Надо точно знать час наступления фон Хорна…
Лагерь Млынского.
В избу входит дед Матвей. Млынский спрашивает егоз
— Готов, Матвей Егорович?
— Солдат всегда готов, товарищ майор! — с хитрецой отвечает дед Матвей.
— Ну, присядь на дорожку. Чайку выпьешь? — Млынский берет чайник.
— Да нет, я уже попил.
— Оружие у тебя есть?
— Есть, а как же!
— Покажи.
Дед Матвей достает пистолет и показывает его командиру. Млынский мягко забирает у деда оружие.
— Береженого бог бережет. Отдам, когда вернешься. Задание у тебя ответственное. Штаб фронта ждет.
— Понимаю, Иван Петрович.
Млынский продолжает напутствовать Матвея Егоровича:
— Ты… погоди. Ты к отцу Павлу сразу не иди… Потрись в церкви, оглянись, не притащил ли хвоста… Ну, как водится, свечку поставь, помолись…
Дед Матвей с грустью в глазах говорит:
— Свечку поставить можно. Анастасьюшке моей.
— Ну вот… Не забыл молитвы-то?
— «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое…». Помню, надо же… — усмехнулся дед Матвей. — Я ведь в бога давно не верю, Иван Петрович.
— Ну, ты и теперь не верь. А все-таки храм божий. Млынский и дед Матвей смеются.
Лес у станции. Глубокий снег. По лесу идут для смены караула Охрим, Игнат и впереди них Вакуленчук.
Они вышли к опушке леса. Впереди — заснеженное поле. Вдали на пригорке — станция. Мичман прикладывает обе руки ко рту — и раздается крик кукушки. Из густого кустарника поднимается голова солдата. Он и его напарник подходят к Вакуленчуку.
— Смена пришла! — говорит Вакуленчук. — Намерзлись?
— Два часа лишних пролежали, — ворчит солдат.
— Как на станции?
— Шесть эшелонов прошли на север, к фронту, три из них — с танками. Четыре вернулись порожняком и два эшелона — с ранеными.
Вакуленчук берет у Игната бинокль, смотрит, возвращает бинокль. На станции видны маневровые паровозы, вагоны, цистерны, вышки с пулеметами. Медленно двинулся и вытянулся кишкой состав с цистернами. Два паровоза, набирая скорость, вытаскивают его на выходные семафоры. Вакуленчук приказывает Игнату принять пост и напутствует:
— Будь повнимательней. Смену пришлю к ночи.
— Есть, командир! — отвечает Игнат.
