— А разве мы сомневались в этом? — опять улыбнулся Сталин.
Млынский, овладев собой, продолжал:
— До войны я работал учителем, потом на партийной работе, а перед самой войной стал чекистом. Теперь бью фашистов у них в тылу.
— Какое настроение у немцев?
— Нахальства стало поменьше, трусости прибавилось, но пока воюют упорно.
Сталин рассмеялся, потом подошел вплотную к Млынскому.
— Значит, нахальства поубавилось? Это вы хорошо подметили… Трусость — плохой союзник солдата. За ней начинается паника.
Генерал Кондаков сказал:
— Товарищ Сталин, от полковника Млынского мы получили первые подтверждения данных о том, что немцы ведут работы по созданию «оружия возмездия».
Сталин медленно подошел к столу, взял трубку, набил ее табаком и, не закурив, произнес:
— Для того чтобы победить такого коварного врага, каким является германский фашизм, нужно хорошо знать не только его стратегические замыслы, но и возможности. — Затем, приблизившись к Кондакову, продолжал — Нам быстро следует разобраться, в каком состоянии у немцев работы по созданию «оружия возмездия».
— Товарищ Сталин, — сказал Кондаков, — мы принимаем меры по усилению разведки на территории Германии, в Польше и Чехословакии. Как базу в тылу противника для заброски дальше, вглубь агентуры мы намерены использовать отряд полковника Млынского…
— Зачем ограничивать возможности Млынского? — прервал его Сталин. — Вы полностью переключите его отряд на разработку этой проблемы с подчинением непосредственно Генштабу.
— Это после выполнения задания фронта? — спросил Ермолаев. — Простите, товарищ Сталин, я вам докладывал…
— Конечно, — согласился Сталин и обратился к Млынскому: — Помогите генералу Ермолаеву, товарищ Млынский, выполнить задание фронта, очень важное для нашей победы. А после капитально займитесь «оружием возмездия». — И, с улыбкой взглянув на генералов, добавил, возвращаясь к столу: — Думаю, что он образцово справится с этим, если укрепить его отряд необходимыми кадрами.
— Мы на днях высылаем ему заместителей по строевой и политической части, — сказал Ермолаев.
— Хорошо.
Млынский осмелел:
— У меня есть просьба, товарищ Сталин.
— Слушаю. — Сталин нахмурился.
— Я прошу вернуть в отряд моего комиссара, Гасана Алиева.
— Азербайджанец?
— Так точно!
— В Баку я знал одного Алиева… Хороший рабочий… А кто забрал у вас комиссара?
— Он был ранен, а сейчас не может пройти медкомиссию…
— Врачи не очень покладистый народ, — развел Сталин руками. — Но если это надо для дела, мы постараемся убедить их пойти нам навстречу.
— Спасибо, товарищ Сталин, — вздохнул с облегчением Млынский.
«Эмка» поднялась от Яузы мимо Главного госпиталя Красной Армии, у желтой стены которого грелись на весеннем солнышке раненые. Млынский вглядывался в лица, словно искал среди них кого-то. Потом некоторое время машина ехала за трамваем и ждала иа остановке, как раз напротив проходной завода, пока из переполненного трамвая не выйдут рабочие, почти сплошь подростки и женщины.
Пожилой шофер-красноармеец вздохнул.
— Совсем еще пацаны… Сынишка мой тоже вот…
Около трехэтажного кирпичного здания, на котором висела вывеска районного детского дома, «эмка» остановилась.
Мальчишки во дворе играли в футбол. Они заметили полковника, который стоял у ворот с тяжелым вещевым мешком в руке… Игру прекратили, медленно подошли и, окружив Млынского, смотрели на него серьезно и пристально. Одеты они были одинаково в серое, выделялись круглые стриженые головы и торчащие уши… Поражали глаза детей: внимательные, широко раскрытые и в то же время недоверчивые, грустные, но с глубоко затаенной надеждой…
Девятилетний большеголовый мальчишка с мячом сказал:
— Товарищ майор… то есть, это… товарищ полковник… Дядя Вань, вы к кому?
— Мишутка? — Млынский с трудом узнал его. Он опустил мешок и, присев, прижал мальчишку к груди. — Да к тебе я, к тебе…
Мишутка едва сдерживался, чтоб не заплакать…
— Я знал, что ко мне… Я хотел, чтоб вы сами сказали.
— Как ты вырос, и не узнать… — Млынский вытер украдкой слезу. Улыбнулся. — Я скучал по тебе.
— Правда? И я скучал. Так скучал!.. Тетя Зина была у меня, ты знаешь?
— Знаю, Миша.
— Она еще обещала скоро приехать…
Млынский сказал, протянув мешок:
— У меня тут подарки…
За рукав его дернул худенький мальчик.
— Дядя, а война скоро кончится?
— Скоро, сыпок, скоро кончится.
Занге, в форме лейтенанта Красной Армии, в фуражке со звездочкой, ехал по лесу на лошади. Его под видом партизан сопровождали Алик и трое телохранителей. Все были хорошо вооружены.
— Стой! — раздался голос из зарослей. — Кто такие?
— Из отряда «За Родину», — ответил Занге, — по вызову Млынского.
На тропинку вышел Сашка Полищук.
Алик подъехал ближе.
— Узнаете меня, товарищ Полищук?
— Узнаю.
Совещание командиров партизанских отрядов проходило прямо в лесу, под высокими соснами, подпиравшими небосвод. На скамейках, стоявших в несколько рядов, сидело десятка два человек, а перед ними за столом, сколоченным из неструганых досок и накрытым красным полотном, — президиум собрания: Семиренко, Млынский, Алиев и еще один партизан, с ухоженными черными усами.
— …И после освобождения, — заканчивал выступать Семиренко, — мы по возможности сохраним отряды, чтобы организованно восстанавливать наше пострадавшее хозяйство…
Семиренко умолк, и все, обернувшись, посмотрели на вошедшего Занге. Тот остановился, как будто бы даже растерявшись, но тут же собрался и доложил, приложив руку к фуражке:
— Заместитель командира отряда «За Родину» лейтенант Григорьев.
— Садитесь, лейтенант, — сказал ему Млынский. — Вы опоздали немного…
— Прошу прощения, — сказал Занге.
— Ничего.
Занге сел на край скамейки в самом последнем ряду.
Семиренко продолжал:
— Думаю, что отдельные партизанские части станут основным ядром новых и рабочих и колхозных коллективов. Но это в будущем, хотя и в ближайшем… О наших задачах на сегодняшний день расскажет полковник Млынский, только что вернувшийся из Москвы… — Он хотел еще что-то добавить, но, встретившись взглядом с Млынским, замолчал.
