он вынул из кобуры пистолет и, взмахнув им, поднялся. И тотчас же поднялись его солдаты, находившиеся в укрытиях, и вместе с подошедшими бросились вперед…
…На поляне шел бой с лжепартизанским отрядом Занге. Гремели взрывы гранат, и стук пулеметов сливался с треском автоматных очередей. Самый яростный удар был направлен на роту Бондаренко, которая прикрывала выход из леса к железной дороге. Здесь дело доходило до рукопашной.
Бондаренко, отбросив автомат, у которого кончились диски, отстреливался из пистолета.
Неподалеку короткими очередями бил по немцам Хват.
Бой окончен. Отряд лжепартизан разгромлен. К Хвату подходит Полищук и докладывает:
— Товарищ майор, среди убитых и взятых в плен бандитов Занге не обнаружен. Ему, видимо, удалось бежать.
В яме под вывороченной взрывом сосной радистка передала Алиеву наушники рации.
— Млынский, товарищ майор!
— Ай молодец! — улыбнулся Алиев.
Пули свистели, взбивали фонтанчики песка по кромке ямы. Алиев прижал наушники руками, привалился к осыпавшейся стенке.
— Иван Петрович! — закричал он в микрофон. — Слышу! Ждем тебя, дорогой!.. — И улыбнулся Ирине Петровне, которая здесь же делала перевязку бойцу…
Генерал Кемпе вошел в кабинет фон Хорна. Здесь были Вольф, Шварценберг и Крюгер, убиравший подносик с опустевшими чашечками из-под кофе.
— Господин командующий! — доложил с порога Кемпе. — Части 3-й танковой армии полностью передислоцированы на юг.
— Превосходно, Кемпе, — устало сказал фон Хорн.
Вольф подошел к столу.
— Прошу заметить, господин командующий, что за время переброски танковой армии на магистрали не было ни одного инцидента. Значит, действия партизан полковника Млынского парализованы штурмбанфюрером Занге.
— Поздравляю вас, Вольф, — сказал фон Хорн. Он откинулся в кресле, тихо добавил: — А сейчас я прошу оставить меня одного, господа. До начала русского наступления остаются считанные часы…
Моросил мелкий дождик. К штабу фронта на окраине городка подкатили два «виллиса», крытых брезентом, и «Додж» с автоматчиками охраны.
Все машины были выпачканы болотной грязью и тиной. В таком же состоянии были сапоги и полы шинелей генералов Ермолаева, Елисеева, Садовникова и Свиридова, которые вышли из машины и направились к штабу.
На крыльце Ермолаева встретил начальник штаба фронта.
— Вас срочно по ВЧ вызывает Ставка, товарищ командующий, — доложил он.
Не задерживаясь, Ермолаев прошел в свой кабинет к аппарату.
— Генерал Ермолаев слушает!.. Так точно, товарищ Сталин! Я лично проверил… Благодарю вас, товарищ Сталин! — И, медленно опустив телефонную трубку, сказал генералам: — Ну, Ставка дает нам приказ начать. Поздравляю вас с этой долгожданной минутой, товарищи!
Медленно поднимались стволы тяжелых орудий.
И мощный грохот потряс и землю и воздух.
Ударила тяжелая артиллерия.
Гвардейские минометы «катюши» залп за залпом посылали врагу огненные гостинцы.
Взлетели и прошли на бреющем полете тяжелые от смертоносного груза бомбардировщики.
Ломая кусты и мелкие деревца, через болота двинулись танки, за ними россыпью побежала пехота.
Началось мощное наступление советских войск…
Млынский махнул рукой Алиеву. Тот крутанул рукоятку машинки — и взрыв швырнул паровоз под откос. За ним, налезая друг на друга и разваливаясь, потянулись вагоны…
Разбитые немецкие части, отступая, шли непрерывным потоком по улицам города.
Навстречу с трудом пробиралась легковая машина. В ней был Занге.
На площади, у здания штаба, солдаты грузили в машины материалы канцелярии. Занге проехал мимо.
Машина остановилась у бывшей гостиницы, где размещалось гестапо. Занге вышел. Вид у него был такой же помятый, как тогда, когда он бежал от партизан у Рындинского моста. Он поднялся по лестнице, едва протиснувшись между стеной и тяжелым сейфом, который тащили вниз.
В приемной Вольфа все было по-прежнему. Люди ждали приема, и адъютант вежливо и спокойно отвечал по телефону:
— Извините, господин комендант, но бригаденфюрера Вольфа нет. К сожалению, я не знаю. — Увидев Занге, он положил трубку и преградил ему дорогу. — Прошу прощения, но…
— Идите к черту! — рявкнул Занге, отстранил его и вошел в кабинет.
В тишине и полумраке Вольф слушал музыку. Исподлобья он посмотрел на Занге.
— Вольф, я спасся чудом… — сказал Занге, остановившись посреди кабинета. Вольф промолчал. — Я ехал сюда с одной мыслью: как это могло случиться? Почему мы бежим?
— Русские наступают. Ты что, не слышал об этом еще?
— Но ведь мы знали об их наступлении. Ждали его…
— Мы ждали, — Вольф выключил музыку, — на юге, а они ударили в центре, в обход укрепленной зоны, через болота… Наши резервы увязли на юге. Дороги взорваны партизанами и отрядом Млынского. Он провел нас, как школьников, Занге, и ты упустил его…
— Я сделал все, — устало произнес Занге, — все, что только в человеческих силах…
— Меня вызывает рейхсфюрер Гиммлер, — сказал, поднимаясь, Вольф. — Ты полетишь со мной. И молись по дороге богу, чтобы ты не пожалел о своем чудесном спасении…
Отрад полковника Млынского глухими лесными проселками вышел к государственной границе. На случайно уцелевшем пограничном столбе был прибит металлический щит с надписью по-немецки: «Берлин — 653 км».
Отряд с развернутым знаменем был выстроен на поляне. Млынский с только что полученным орденом Ленина и другими наградами на груди медленно шел вдоль строя, вглядываясь в лица бойцов. Чуть приотстав от него, шел комиссар Алиев.
В строю стояли Ерофеев, Полищук, Бондаренко, Бейсамбаев, Ирина Петровна, Хват, Сокирко, Мгеладзе…
Немного в стороне отдельной группой стояли те, кто оставался: дед Матвей с орденом Красной Звезды, на который он. невольно косился; рядом — Алеша с медалью «За отвагу», Маша и Наташа, в накинутой на плечи шинели, смотревшая только на своего Семена. Здесь же был провожавший отряд секретарь обкома Семиренко.
Млынский остановился около них и, грустно улыбнувшись, сказал:
— Ну вот… Пришло время прощаться… Наташа, желаю тебе сына, такого же верного и смелого, как твой Бондаренко. А дочка будет — невеста Мишутке… Сватать приеду. Ну вот… слезы… А помнишь, мичман Вакуленчук говорил: «Храбрый ты парень, Наташа»?
— Помню… Все помню… До свиданья, Иван Петрович…
Млынский молча Смотрел на деда Матвея, который с трудом держался, кусая губы. Наконец дед произнес:
