быть крепким. Ешь!
— А ты не скажешь, а? Ерофеич?
— Ладно. Подождем. Может, сам прозреет.
— Спасибо, Ерофеич. — Ирина Петровна целует сержанта в щеку и, вздохнув, начинает грызть сухарь.
Возле отеля «Монополь» стоит несколько штабных машин. Часовой отгоняет от них бедно одетых девочек с цветами, которые они предлагают выходящим и входящим офицерам. Среди этих девочек — Ванда.
А в ресторане отеля безлюдно. Время послеобеденное. На небольшой эстраде певица репетирует какую-то немецкую песенку. Это Гелена.
В дальнем углу— несколько офицеров; они, видимо, недавно выписаны из госпиталя, кое-кто еще с палочкой, провожают на фронт товарища.
Из окна видно, как у отеля останавливается пролетка, на тротуар спрыгивает Шумский, покупает цветы у Ванды и входит в ресторан. Усевшись за столик, он раскрыл меню и тут же развернул листок, который вынул из букета. Прочел: «Из Берлина в Краков выехал инженер Кюнль. Работает у Брауна. Крупный специалист по ракетным взрывателям. 32 года. Трусоват. Номер заказан в отеле «Монополь».
Гелена, кончив песенку, улыбнулась Шумскому с эстрады. Он поднялся, прошел к эстраде и, галантно поклонившись, передал певице букет.
— Благодарю пана… — Она небрежно положила цветы на пианино и продолжала репетировать.
Шумский возвращается к своему столику.
В бункере на испытательном полигоне у телефонов — унтерштурмфюрер Рот. Он принимает донесения и передает их Занге, который делает отметки на карте.
— Фузилерный батальон под видом рабочей команды польских военнопленных выходит в район сосредоточения.
— Отлично…
Рот кладет трубку одного телефона и тотчас же тянет руку к другому. Выслушав, докладывает:
— Третий батальон в санитарных машинах вышел на исходную, штурмбанфюрер!
— Пока все идет хорошо…
Бросив на стол карандаш, Занге подходит к перископу, снимает чехол, приникает к окуляру. В перископ хорошо видна площадка, на которой установлены ракеты. Занге опускает перископ.
— У вас все готово?
— Да, — отвечает несколько небрежно Рот. — Достаточно повернуть рукоятку — и… — заканчивает он жестом.
Алиев сидит на топчане у стены в накинутой на плечи шинели и греет руки о кружку с чаем. Лицо у него усталое, время от времени он с трудом сдерживает рвущийся кашель.
Млынский — у стола, над картой. Сосредоточен, молчалив.
Входит лейтенант Ковалев.
— Разрешите, товарищ полковник? Последние донесения от разведгруппы.
— Давай. Ванда еще не вернулась?
— Никак нет.
— Как только появится, сразу ко мне… Все спокойненько… — с иронией говорит Млынский, просмотрев донесения.
— Что тебя беспокоит, Иван Петрович? — спрашивает Алиев.
— Все спокойненько, как на кладбище… Обозы с ранеными, строительные команды, «охотники» в «Вилене»… А? Ничего подозрительного, просто идиллия, и до сих пор ни разу не потревожили. Не такая уж тут глухомань… А ты опять простыл? Сыро тут в лесу для тебя, Г асан.
— Ничего, скоро в Баку на солнышке отогреюсь.
— Идем на воздух. — Млынский посмотрел на часы. — Кому-то выгодно, Гасан, чтоб мы тут сидели в лесу у полигона и не рыпались. Надо во что бы то ни стало выяснить, что за объект «Хайделагер». Откуда там столько летчиков?
Над лесом застрекотал самолет-разведчик, и жизнь в лагере замерла.
Ерофеев, сидевший у входа в пещеру, вытянулся, когда из нее вышли Алиев и Млынский. Из палатки радистки доносилось нудное треньканье балалайки.
— Ох надоел, — вздохнул Ерофеев.
— Самолет? — спросил Алиев. — Над нами кружит, подлец.
— Нудит и нудит целый день. И этот тоже… — кивнул Ерофеев в сторону палатки. — Охмуряет Катьку, хоть бы путное что сыграл.
Млынский вошел в палатку, и Иванов со своей балалайкой тут же выкатился оттуда. Катя Ярцева смущенно поправила волосы, стала искать наушники.
— Я сейчас, товарищ полковник, еще десять секунд. — Она надела наушники, взяла карандаш. — Есть! — Аккуратным почерком стала записывать цифры шифровки…
Гул самолета стих.
Хват, Алиев, Озеров и Иванов сидели на плащ-палатке неподалеку от входа в пещеру, под раскидистой кроной дерева.
Подошел Ерофеев, нагнулся, поднял с земли балалайку, лежавшую рядом с Ивановым, потренькал, заиграл. Играл он здорово. Увлеченные игрой Ерофеева, офицеры не заметили, как прошли к пещере Радкевич и Ванда в сопровождении лейтенанта Ковалева.
Ерофеев, кончив играть, отложил балалайку.
— Ай да Ерофеич! — сказал Озеров. — Учись, Ваня.
— Зачем такой талант прятал? — спросил Алиев.
— Для конспирации, — усмехнулся Ерофеев.
— Может, ты и не Ерофеич вовсе, — засмеялся Хват, — а Ойстрах.
— Страх для фрицев — это точно.
— Товарищи офицеры! — вскакивает Хват, завидев вышедших из пещеры полковника и Радкевича.
— Сидите, сидите, товарищи. — Млынский тоже опускается на плащ-палатку. — Ерофеич, поиграй еще, у тебя хорошо получается. Только вон там. И последи, чтобы нам никто не мешал…
— Есть поиграть немного на балалайке!
— Вот что получено из Москвы, — сообщил Млынский. — По имеющимся сведениям, противник планирует использовать бомбардировщики «Хейнкель-111» для нанесения ракетных ударов по Москве, Ленинграду, Куйбышеву и важным промышленным объектам, расположенным за Уралом…
— Ишь куда хватили, сволочи, — сказал Ерофеев..
— Подготовка экипажей бомбардировщиков и пилотов-смертников, которые будут наводить ракету на цель, развернута где-то в степном лагере…
— Ничего себе, точные данные, — качает головой Хват. — Где в степи?
— Необходимо во что бы то ни стало сорвать этот замысел. Подписано: Антонов… Вот так— во что бы то ни стало.
— Пошли ва-банк, — покачал головой Алиев. — Готовят пилотов-смертников.
— Найдут фанатиков, — сказал Радкевич.
— Времени на раздумья и колебания у нас больше нет, — сказал Млынский. — На рассвете атакуем полигон. — Он развернул карту. — Взвод минеров передаем отряду Радкевича. Задача поляков — уничтожить ангары и склады на объекте «Хайделагер». Группы прикрытия обязаны обеспечить время,
