Теперь корабли соприкасались только в том единственном месте, где их борта почти совпадали по высоте — борт ледокола был выше всего-то на метр с небольшим. Но были потеряны драгоценные секунды.
Матросы быстро подхватили Шульгина и носилки с раненым, передали из рук в руки матросам с «Мурманска», те торопливо приняли…
— Раненого и врача в вертолет, быстро! — командовал Нечаев, будто гвозди заколачивал. — «Витязю» — отвалить немедля! Левая, малый вперед!
14.21. Ему осталось жить…
Шульгин проверил, как закреплены носилки, и только тогда опустился на сиденье рядом с Кусаковым.
Митя подмигнул ему. Шульгин устало улыбнулся в ответ.
— Разрешите взлет? — спросил Кусаков в радиопереговорное устройство.
— Давай! Давай! — услышал он непривычно торопливый голос Нечаева. — Что ты возишься, черт бы тебя драл?!
Вертолет поднялся в воздух, когда палубу начало заваливать.
— Всем с палубы! — приказал Нечаев. — Занять места согласно аварийному расписанию. Надеть спасательные пояса! Руль — лево двадцать!
Нечаев пытался выйти из-под удара гигантской волны, которая неотвратимо неслась на него, пытался успеть поставить корабль так, чтобы встретить удар прямо, форштевнем…
Но не успел, сказались те, потерянные секунды.
Многие тонны воды с маху обрушились на корабль и скрыли его, казалось, навсегда.
Но вот ледокол появился опять. Он валился на бок, как кулачный боец, сбитый с ног предательской свинчаткой.
Кренометр показывал: 42 градуса… 43… 44… 45…
14.24. Ему осталось…
— Они переворачиваются! — в испуге закричал Шульгин, указывая вниз. У ледокола уже обнаружилась темно-красная ватерлиния.
— Вот почему… — с трудом произнес Кусаков, — вот почему он торопил нас.
Раненый слабо застонал. Шульгин склонился над ним. Промокнул тампоном лоб, прижал влажную губку к черным, потрескавшимся губам.
Раненый шептал беспрерывно что-то неслышное, никому неведомое, понятное только его боли, проникшей во все клетки тела, из которого исчезало неясное желание — жить.
Шульгин прослушал его, прикладывая трубочку стетоскопа к израненной, искалеченной груди. Усталому сердцу становилось все труднее перегонять кровь в артерии. Мишка Королев трудно расставался с жизнью, которой толком-то не видел.
Шульгин прижался горячим лбом к ледяному оргстеклу вертолета и смотрел вниз и назад.
Огромная волна вновь накрыла корабль, но уже с другой стороны. Когда волна схлынула, стало видно, как ледокол, сначала очень медленно, а потом все быстрее и быстрее стал выпрямляться, миновал нормальное положение, резко завалился на правый бок, снова исчез в огромном пенном водовороте… Появился вновь и выпрямился окончательно.
Лишь по правому борту не осталось ни одной шлюпки, ни одного баркаса — их сорвало шкодливой стихией.
— Так-так… — протянул профессор Романов, склонившись над раненым и обращаясь к анестезиологу, — выводите больного из шокового состояния! — Затем старшей сестре: — Приготовьте все для пароцитеза. Проверим, есть ли что в печени.
— Прошу прощения, Юрий Иванович, — тихо возразил Шульгин, — ведь вот, смотрите: сигналы раздражения брюшины выражены нечетко… В отлогих частях живота притупление…
— У больного надает давление… — сказал анестезиолог.
— Ты довез, Алексей Васильевич?! — резко спросил Романов. — Честь тебе и хвала.
А здесь позволь уж мне… — И анестезиологу: — Выравнивайте давление… Переливание еще раз сделайте. — Снова Шульгину, но уже помягче: — У меня был случай, Алеша, когда подобную картину давали массивные повреждения легкого… Так что тщательнейшая проверка — при таком шоке и кровотечении мы ошибиться не имеем права… Тща-тель-ней-шая… — раздельно повторил он и взял поданный сестрой скальпель.
— Давление продолжает падать, Юрий Иванович, — встревоженно сказал анестезиолог.
Шульгин отошел от стола, остановился перед молоденькой медсестрой:
— Промокните меня, Наташа, пожалуйста…
Та, жалостно глядя на него, стала, едва касаясь тампоном, промокать крупные капли пота на лбу, лице…
— Да сделайте что-нибудь с давлением! — услышал он раздраженный голос Романова.
Жена Шульгина Ирина возвращалась из школы после уроков, на ходу крутясь от ветра и закрываясь воротником. Моря не было видно в густом тумане, кроме узкой полоски прибоя у бетонных плит пирса.
— Ирина Григорьевна! — окликнул ее женский голос.
Она остановилась, повернулась к догонявшей ее эффектной женщине — в дубленке, высоких сапогах.
— У нас город маленький, все друг друга знаем, верно? — улыбчато сыпала словами женщина, едва переводя дыхание. — У меня к вам просьба, Ирина Григорьевна… Ух… — она перевела дух. — Скажите… Он дома тоже такой?
— Кто — какой? — Ирина изумленно уставилась на незнакомку.
— Ну, ваш муж… Не подумайте чего, — смеясь, она повернула Ирину спиной к снежному ветру. — Все очень просто. Евгений Александрович, бывший главврач, так срочно уехал, что не успел мне помочь с путевкой в Карловы Вары… А ваш муж, мне передавали, очень уж… Ну, вы понимаете, о чем я… Ой, простите, я всегда так путано говорю. — Она наклонилась, приподняла край дубленки, чтобы представиться во всей красе — голенище «в обтяг до круглого колена. Покрутила сапожком на каблуке: — Нравится?
— Очень! — не сдержавшись, вздохнула Ирина.
— Так! — радостно улыбнулась та. — У вас тридцать шестой? С половиной? Считайте, что они у вас есть!
— С половиной, — вновь вздохнула Ирина. — Но он… дома тоже очень такой…
— Господи, — растерянно и сочувственно покачала головой собеседница. — Такая вы… Вот не повезло-то…
— Чудачка, — усмехнулась Ирина. — Что ты понимаешь в бабьем везенье… — Повернулась и пошла, клонясь вперед, навстречу ветру.
Кардиографический аппарат чертил редкие всплески жизни… Все реже… Стрелки приборов, подрагивая, ползли к нулям…
Медсестра Наташа, приподнявшись на носки, чтобы достать, промокала лицо профессора Романова.
— Твой диагноз точен, Алексей, — говорил при этом профессор. — Основное кровотечение, конечно, в брюшине, кроме печени, видимо, задет и кишечник… Но левое легкое тоже травмировано. Это и давало смазанную картину…
— Почему давало? — спросил Шульгин, вглядываясь в приборы.
— Давление повышается, Юрий Иванович! — почти выкрикнул анестезиолог. — Но, боюсь, ненадолго!..
— Мы готовы, Юрий Иванович, — сказала, как рапорт отдала, старшая медсестра.
— Все — к Алексею Васильевичу! — неожиданно для всех сказал Романов и повернулся к Шульгину: —
