бесперспективным. Она была молода и бестолкова. Узнав о странных потребностях своего шефа, девушка позорно бежала, сообщив об увольнении по телефону. А ведь он не предлагал ничего неприличного. Ну, почти…
Вот только Мария, узнав от добрых знакомых о возмутительном поведении супруга, взбесилась не на шутку. В тот вечер она превзошла саму себя. Избив Константина, она победоносно оседлала его. Поверженный, он лежал на полу, тихонько постанывая. Шпоры на ее лакированных сапожках больно впивались в бока. Горящая сигарета в ее руках оказалась весьма кстати. Следы от ожогов горели еще долго, напоминая неверному супругу о его роковой ошибке. К сожалению, пришлось обратиться к помощи знакомого врача: у Константина оказался поврежден нос. Так их постыдная тайна просочилась наружу…
– Ну и дела! – Майков был под впечатлением рассказа доктора. – Чего только на белом свете не бывает.
– Это точно, – подтвердил Грек. – Но теперь, я надеюсь, вы понимаете, почему я не побежал сообщать в органы о ранениях Кротова?
– Да, конечно. Только откуда вам известна вся эта история?
– Понятно откуда, – усмехнулся хирург. – Кротов рассказал. Так получилось. Понимаете, иногда так хочется облегчить душу.
– Интересные исповеди вам приходится выслушивать, доктор.
– Поверьте мне, это не самая ужасная история из тех, которые я слышал, – улыбнулся Грек и посмотрел на часы. – Однако заболтался я с вами. Меня дела ждут. Если вы не собираетесь предъявлять мне других обвинений, я, пожалуй, вернусь в клинику.
Последняя фраза была выдержана в шутливом тоне, но следователь не обманулся. Он понимал, что сегодня мимо него прошло что-то важное. Отнюдь не веселая история семейки Кротовых заставила волноваться доктора. Конечно, информация имела элемент сенсационности, но не настолько. Было что-то еще, опасное и неуловимое, что проскользнуло в разговоре украдкой, да так быстро, что следователь едва успел это осознать.
– Конечно, идите, – сказал он, пожимая руку хирургу.
Дребезжание будильника прорвало забытье, и Елизавета с трудом открыла глаза. Восемь часов, если верить стрелкам. Но верить не хотелось. За окном было темно, как ночью. Вот только белый снег поблескивал в свете фонарей. Ей снились какие-то сны, неясные, путаные, какие-то обрывки, а не привычные яркие сновидения. Она часто просыпалась, смотрела на часы, потом в окно. Стрелки едва двигались, а за окном монотонно падали хлопья.
Дубровская спустила ноги с кровати и удивилась собственной неуклюжести. Каждое движение давалось ей с трудом. Она превозмогала собственную лень, как больной превозмогает боль, понимая, что нужно двигаться, идти. Она перемещалась как сомнамбула, привычно нащупывая ногами тапочки, поднимая с кресла халат, открывая кран в ванной комнате. Холодная вода слегка освежила ее, и, приложив немало усилий, она привела себя в относительный порядок. Из зеркала на нее глядела грустная незнакомка с бледным лицом и кругами под глазами.
Она направилась вниз на завтрак, не особенно понимая, зачем ей это нужно делать. Аппетит исчез совсем, а навязчивые запахи жареного бекона вызывали тошноту.
– Доброе утро, – вяло поприветствовала она домашних.
– Ты неважно выглядишь, – обрадовал ее супруг, оторвавшись от газеты.
Обычно она болезненно принимала критику в адрес своей внешности и спешила обвинить Андрея в излишней придирчивости и редкой черствости. Но сегодня ей не хотелось вступать в полемику, и она, пропустив мимо ушей неделикатность любимого, бухнулась на первый попавшийся стул.
– Осторожнее, милая, – поспешила свекровь. – Кажется, ты уселась на мое вязанье.
Конечно, Ольга Сергеевна была права. Укол спицы вернул Лизе способность соображать. Пришлось пересесть.
Омлет с беконом выглядел неплохо, но она едва притронулась к еде. Отхлебнув из большой кружки чай, она поморщилась.
– Что это?
– Ваш чай, Елизавета Германовна, – отозвалась Полина.
– Я знаю, что это чай. Почему у него такой запах?
– Ты хотела сказать вкус? – спросил Андрей.
– Я не знаю, запах или вкус, но он мне не нравится, – раздраженно заявила Лиза.
– Этот чай заварен на лечебных травах по рецепту моей бабушки, – объяснила Полина. – Попробуйте, он очень полезен.
– Все равно. Не буду это пить! – Лиза напоминала капризного ребенка.
– Этот травяной сбор укрепляет иммунитет, – объяснил Андрей. – Его заваривают специально для тебя, в отдельном чайнике.
– А что, с моим иммунитетом что-то не так? – поинтересовалась Лиза.
– Но, милая, вряд ли твое здоровье можно взять за образец, – заметил супруг. – Не стоит спорить, просто выпей чай.
– На самом деле, я завариваю его уже месяц, – виновато произнесла Полина. – Я не предполагала, что он вам не нравится.
– Не обращай внимания, Полюшка, просто Елизавете Германовне захотелось покапризничать, – весело заметил супруг.
Троица обменялась понимающими взглядами. Полина с трудом подавила смешок.
– Вовсе я не капризничаю, – ответила Лиза, понимая, что выглядит сейчас, по меньшей мере, несерьезно. Шутки Андрея казались ей неуместными, а снисходительные улыбки свекрови и домработницы вызывали досаду.
«Должно быть, у меня сезонная депрессия, – подумала она, принимаясь за чай. – Возможно, лечение Полины на самом деле принесет мне пользу…»
– Вы уверены, что хотите куда-то ехать? – спросил Ян, с беспокойством оглядывая свою пассажирку.
Его участливый тон сработал, как детонатор. Дубровская, мирно дремавшая на переднем сиденье, открыла глаза.
– Да что это такое! – возмутилась она. – Почему все взялись опекать меня? Разве я произвожу впечатление пятилетнего ребенка?
– Нет, Елизавета Германовна. Просто вы выглядите очень усталой. Вот я и подумал…
– Неважно. Поезжай, – приказала она и опять прикрыла глаза. Машина тронулась с места, и сиденье под ней начало мягко покачиваться. Лиза прижалась щекой к стеклу. Автомобиль шел ровным ходом, ее сердце билось в такт с его ритмичным движением.
Дубровская погрузилась в тревожное забытье, и перед ней длинной вереницей поплыли десятки самых разных картин. Она видела серый кирпичный дом с ажурными воротами и Аду Александровну, подающую чай на неизменных накрахмаленных салфетках; перепачканное кетчупом лицо Константина Кротова и топорик в руках его перепуганной супруги. Хохотала беззаботная Лара, а рядом, обеспокоенный, стоял ее муж. Ей улыбалась Варвара, протягивая письмо. Витиеватые строчки сливались в один знакомый узор. «Snuff» – проступила вдруг знакомая надпись. Дубровская очнулась.
– Табак, – произнесла она вслух. – При чем тут нюхательный табак?
– Что с вами, Елизавета Германовна? – лицо Яна оказалось почти рядом. – Вы хотите курить?
Дубровская мотнула головой. Она не курила и не выносила табачный дым.
– Вы что-то говорили про табак, – напомнил ей водитель.
– А, это… – опомнилась она. – Просто видела такую надпись, а теперь никак не могу понять ее смысл.
Увидев озадаченное лицо Яна, Дубровская сообразила, что сказала очередную глупость. Стараясь оправдаться, она начала говорить слишком много:
– Конечно, я видела английское слово «снафф», а теперь никак не могу понять, что оно обозначает. В словаре дан перевод – «нюхательный табак», но при чем тут табак, если я прочитала это название не на сигаретной упаковке?
– А где, если не секрет?
– Да, впрочем, это неважно. Ну, к примеру, на одной кассете.
– Так это название фильма?
– Может быть, только оно не отвечает содержанию. По правде сказать, фильм отвратительный, жуткий. Не понимаю, кому нравится смотреть подобную гадость.
Ян слегка притормозил и внимательно взглянул на нее:
– Я не берусь утверждать, но, похоже, вы посмотрели мокрое видео, Елизавета Германовна.
– Как ты сказал?
– Снафф-муви. Слышали про такое?
Дубровская покачала головой.
– Вспомните сюжет, Елизавета Германовна. О чем был фильм?
Елизавета замялась. Она всегда испытывала неловкость, когда речь касалась таких щекотливых тем. К тому же Ян был мужчиной.
Похоже, водитель понял все и без помощи слов.
– Это было порно? – спросил он.
– Что-то в этом роде, – промямлила Дубровская. Чего доброго ее водитель решит, что она является большой поклонницей эдакой «клубнички». Нужно было срочно оправдаться: – Понимаешь, эта кассета попала ко мне случайно. Мне нужно ее было посмотреть. Это касалось моей работы.
«Какой работы? Что я несу?» – спохватилась она и покраснела.
Ян был невозмутим.
– Конечно, Елизавета Германовна, – охотно согласился он, ни на секунду не обманутый Дубровской. – Вспомните финал фильма.
– О! Это было ужасно, – отозвалась Лиза, вздрогнув от неприятного воспоминания. – Девушка погибла.
– Ее убили? – уточнил водитель.
– Да. Но откуда ты знаешь?
– Это то, о чем я и пытаюсь вам рассказать. Вы посмотрели мокрое видео, порнофильм, где жертву в финале убивают.
– Постой! Мне не совсем понятно. Ты хочешь сказать…
– Да-да. Убивают по-настоящему.
– Не может быть!
– Может. Конечно, такие фильмы снимают нелегально в подпольных киностудиях. Кадры, где запечатлены мучения жертвы, а в последующем и ее умерщвление, пользуются большим спросом. За ними охотятся богатые извращенцы. Их не устраивает обычный кинематограф. Им подавай нечто такое, от чего в крови кипит адреналин. Кстати, слово «snuff» можно перевести, как «остренький», «крепкий». Словом, остренькое блюдо на любителя, которое, ко всему прочему, стоит и больших денег.
Дубровская молчала. Хандра покинула ее, но она казалась потерянной, ошеломленной.
