выбираться. Назначение второго — ешь чернику, она обостряет зрение, то есть смотри там в оба, будь осторожен.
Глушко совершил памятную посадку в день своего рождения — 14 января. Кто-то сказал: «Родился в рубашке».
— В тельняшке! — поправил Глушко.
Корабль был ещё в море, когда пришло сообщение о награждении майора Глушко орденом Красной Звезды. Радиограмма быстро превратилась в «молнию», листок которой вывесили в кубрике дежурных лётчиков: «За мужество и отвагу, проявленные при освоении новой техники, наш товарищ удостоен высокой государственной награды…»
Орден Василию вручали на палубе крейсера. Обмывали награду, как положено, опустив её на дно фужера. Только вместо шампанского — откуда его возьмёшь в океане? — налили яблочный сок. Потом, по морскому обычаю, Глушко кортиком проколол дырку на парадной тужурке и привинтил к ней тяжёлую тёмно-вишнёвую звезду. Если внимательно в неё вглядеться, то увидишь в лучах фас заходящего на посадку самолёта.
Глава четвёртая
К ЛЮБИМОЙ — ЧЕРЕЗ ПОЛСВЕТА!
Индийский океан и аравийские пустыни, блок-посты и кордоны, выставленные охранкой Саддама Хусейна, все преграды преодолел на своём пути к любимой офицер советского флота в 1977 году.
В Индийском океане старший лейтенант Геннадий Нероба получил почти что убийственное сообщение: «Ваша жена находится в тяжёлом состоянии». И всё, и никаких пояснений, никаких подробностей — думай, что хочешь: то ли под машину попала, то ли скоропостижная болезнь… Старший лейтенант Нероба спал с лица. В глазах такая тоска застыла — хоть за борт бросайся и плыви к любимой подруге.
Всего три года, как они с Наташей сыграли в Житомире свадьбу. Статная черноокая дивчина, соседка по дому, расцвела в один год — в тот самый, когда курсант Высшего военно-морского училища радиоэлектроники прибыл на каникулы в родной Житомир. Гуляли они по берегу реки Тетерев, бродили по песку среди сосен Корбутовки, а потом он и сказал ей эти самые главные слова, которые мужчина, если он настоящий мужчина, дарит женщине лишь однажды…
Что с ней случилось? Жива ли? Выживет ли? И не перезвонить, и не уточнить, хотя под его, Геннадия Неробы, началом находилась самая мощная и современная аппаратура связи, включая ретрансляторы министра обороны. Но сапожник всегда без сапог, как связист — без личной связи. Нечего было и думать об уточнении ситуации по радио. Шла Холодная война, и на борт корабля управления «Даурия», на котором боевую часть связи (БЧ-4) возглавлял старший лейтенант Нероба, только что перебрался походный штаб 8-й оперативной эскадры Индийского океана во главе с контр-адмиралом Ясаковым.
Содержание шифровки, пришедшей из Москвы от оперативного дежурного ВМФ СССР насчёт жены Неробы, командиру эскадры доложили, разумеется, самому первому, и теперь адмирал ломал голову, как поступить. Обычно извещения о болезни и смерти близких родственников морякам на боевую службу не высылают. С войны, даже если она и «холодная», отпусков по семейным обстоятельствам не бывает. Ну как ты выберешься с Индийского океана в Житомир, если срок боевой службы определён на восемь месяцев? Два уже прошло, через полгода всё узнаешь и бросишь сам себе с горьким упрёком: «Эх, моряк, ты слишком долго плавал…»
Как прорвалась эта печальная весть из Донузлава, где служил Нероба, через штаб Черноморского флота в Москву — на узел связи оперативного дежурного по всему огромному — всеокеанскому — флоту СССР, а оттуда — в Индийский океан, оставалось только гадать. Ведь Нероба был самым обычным офицером, женатым вовсе не на адмиральской дочери и не состоявшим в родстве с членами Политбюро или хотя бы ЦК КПСС. Но не зря же говорят, что любовь творит чудеса, даже в таких немыслимых сферах, как система боевого управления флотами.
Командир 8-й эскадры контр-адмирал Ясаков, человек отнюдь не склонный к сентенциям подобного рода, здраво рассудил: от убитого горем офицера, у которого умирает жена, толку будет мало, и запросил Москву, может ли он отпустить старшего лейтенанта Неробу домой. Москва в лице ОД ВМФ (оперативного дежурного) ответила, что этот вопрос может решить только Главнокомандующий флотом или его первый заместитель. Ясаков попросил доложить кому-нибудь из них о ситуации с Неробой. В подтексте шифровки это звучало примерно так: «Вы зачем-то передали нам информацию о тяжёлом состоянии гражданки Неробы, вот вы и решайте проблему в Москве». Оперативный дежурный весьма оперативно вышел на первого заместителя Главнокомандующего адмирала флота Николая Ивановича Смирнова, тот дал «добро» на возвращение Неробы с боевой службы. Но как это осуществить, никто не знал. Прецедентов не было. Да и «Даурия», находившаяся в северной части Индийского океана, ни в какие иностранные порты заходить не собиралась.
По великому счастью, к её борту подошёл сторожевик, который отправлялся в Персидский залив для пополнения запасов пресной воды в иракском порту Ум-Касре. На сдачу дел и сборы Неробе отпустили не больше часа. Главное, что он успел сделать — это сфотографироваться на фоне простыни в гражданской одежде. Корабельный особист (офицер КГБ) посоветовал переодеться в гражданское платье, а удостоверение личности офицера держать подальше от чужих глаз и предъявлять его в крайних случаях. На сём туманный инструктаж был закончен, и Нероба, побросав в чемодан белую и чёрную тужурки, фуражку и кортик, наскоро попрощавшись с друзьями, перепрыгнул на борт сторожевика.
Через сутки сторожевик ошвартовался в Ум-Касре, где Геннадия встречал помощник военного атташе — капитан 3-го ранга, назвавшийся Альбертом. На своём служебном «фиате» он отвёз Неробу в Басру, ломая по пути голову над проблемой, как оформить иракскую визу иностранному, то бишь советскому гражданину, не имеющему не только заграничного, но и даже внутреннего паспорта.
Первым делом Альберт наведался к начальнику полиции города Басра. Их встретили с восточным радушием и даже подали ледяную «кока-колу», о которой Нероба только слышал, но никогда не пробовал.
— Пока пьём «колу», о делах ни слова, — предупредил Альберт своего спутника, хотя тот ни слова не знал по-арабски.
Начальник полиции, сидевший под большим портретом Саддама Хусейна, перешёл наконец к делу. Он долго листал удостоверение личности офицера, протянутое ему Неробой, потом удивлённо воскликнул
— Но ведь это же не паспорт!
— Не паспорт, — кротко согласился помощник военного атташе.
— О, если бы вы были гражданином Катара или Саудовской Аравии, — сокрушённо воскликнул начальник полиции, — не было бы никаких проблем! Но Советский Союз — это очень непросто… Увы, выдать вам визу не в моих силах.
С тем и вышли они под палящее аравийское солнце.
— Ничего, поедем в штаб иракских ВМС, — обнадёжил его Альберт, — и там возьмём разрешение на въезд в Ирак.
Он подрулил к красивому белому зданию, оставив машину, а в ней Неробу, перед шлагбаумом под сенью пальм. Вокруг текла неспешная и весьма экзотичная жизнь, из штаба флота выходили чиновники, и матросы в белой униформе кланялись им, сновали торговцы питьевой водой со своими диковинными кувшинами, заунывный вопль муэдзина нёсся с минарета… Мыслями Геннадий был далеко отсюда — что с Наташей? Жива ли? С ней оставался полуторагодовалый Павлик — с кем он сейчас?
Ждать пришлось очень долго. Наконец Альберт вернулся. По хмурому лицу легко можно было догадаться об исходе его переговоров с начальником штаба иракских ВМС.
— Он поставил совершенно неприемлемые условия, — сетовал помощник военного атташе, давя на газ, — просил, чтобы ему гарантировали трёхлетнее обучение в Ленинградской военно-морской академии и
