— Господин капитан, ничего не потеряно! — умоляюще говорил Плюснин. — Синельников объяснил мне, где список!..
— Какой список? — злобно огрызнулся Овчинников, не поворачивая головы. — Вы что несете?
— Агентура, — с жаром выдохнул Плюснин.
— А вы часом не того? — Овчинников повертел пальцем у виска.
— Есаул ничего вам не сказал?! Вам, Овчинникову!.. Какая сволочь!.. Выслушайте меня, господин капитан! Отступая, мы в каждом городе проинструктировали старую жандармскую агентуру… — с лихорадочной поспешностью рассказывал Плюснин. — Испытанные люди… Ненавидят красных… Синельников руководил операцией, он — полковник жандармерии. Ему одному известны клички, адреса, пароли. Под Воскресенском мы оказались в окружении. Синельников попал в плен. Единственный список агентов спрятал в лесу. В тюрьме назвался штабс-капитаном… Его агентура — главный козырь в будущей борьбе с красными в этих краях. И Мещеряков оставлен, чтобы добыть список любой ценой… Он послал меня — попасть в тюрьму, узнать, где список, вернуться…
— Послушайте, Плюснин, зачем вы рассказываете все это?
— Как зачем?.. Да мы с вами… Мы можем… — Плюснин глядел на Овчинникова с опаской н наконец решился: — Ну зачем нам Мещеряков, господин капитан?! Мы продадим список в Маньчжурии японцам!
— Что?! — Овчинников резко остановил коня. На его лице была написана такая ярость, что ротмистр инстинктивно качнулся назад и втянул голову в плечи, ожидая удара. — Вы посмели?! — Овчинников рванул из кобуры браунинг.
— Что вы делаете!.. — завизжал, побелев, Плюснин. — Я — ваше спасение!
Овчинников, опомнившись, зверем глянул на ротмистра и сунул пистолет обратно в кобуру.
— Пес с вами, — хмуро сказал он. — Пусть вас шлепнет есаул.
— Он шлепнет вас! — вдруг завизжал Плюснин. — Синельникова убили вы! Вы!
Он не хотел идти с вами! Есаул поверит мне! Я ему нужен! Я знаю, где список! А вы не нужны! Не нужны! Вам — коней! Вы не доживете до утра!
Озадаченный неожиданным поворотом Овчинников хмуро спросил:
— Почему же вы предлагаете мне сделку?
— Вы спасли меня, а он бросил комиссарам! — с жаром объяснил Плюснин. — Он подлец, я не хочу отдавать ему список. Пусть его в Харбине выведут в расход. А нам японская резидентура миллионы уплатит!
— Готовая агентурная сеть в Сибири… — Взгляд Овчинникова стал задумчивым. — О таком любая разведка мечтает… А как же мы? Наша будущая война с красными? Есаул — мразь, но цель-то святая…
— Нет никакой цели! Нет! Все эго для дураков! — с яростью выкрикнул Плюснин. — Агентура не спасет, из России нас вышвырнули навсегда. Возврата не будет! Неужели вы не понимаете?..
Овчинников уже смотрел на ротмистра с сомнением.
— Каждый думает о себе, — хрипло и страстно уговаривал его Плюснин. — Мещеряков потому охотится за списком, что спасает свою шкуру. Перестаньте наконец сомневаться, вы, идеалист! Миллионы за благородство — такое раз в жизни выпадает!
— Что ж, в вашем предложении, кажется, есть резон… — Овчинников остановил лошадь, помолчал и решил: — Ладно. Говорите, куда ехать.
У дорожной развилки с указателем «Шмаковка — Зв.» понуро мокли под дождем двенадцать кавалеристов Баранова.
— Идут, — тихо сказал кто-то в темноте.
Из-за поворота появился взвод тюремной охраны.
— Прибыли, товарищ Баранов, — бодро доложил помкомвзвода. — Командир сказал — догонит.
— Топайте за нами, — приказал Баранов.
Из придорожной канавы, раскидав валежник, осторожно выбрался остроносый мешеряковский связник. Постоял, поглядел вслед ушедшему за поворот отряду и скрылся в темной лесной чаше.
Дождь не ослабевал. Бричка свернула с проселка в лес и, попетляв между деревьев, остановилась у разрушенного хутора. Овчинников развязал руки Плюснину.
— Все верно, вон сарай, — осмотревшись. сказал тот.
Дверь сарая едва держалась на одной петле. Они вошли в темный проем. Овчинников чиркнул своей фитильной зажигалкой, зажег фонарь. Тусклый огонек озарил густую паутину на замшелых стенах, запустение, тлен.
— Сюда, — Плюснин прошел в угол. — В бревне должна быть щель.
Овчинников посветил. Плюснин нагнулся, запустил палец в расщелину бревна, пошарил в ней, глухо произнес:
— Есть!..
Овчинников подошел поближе, поднял фонарь.
Плюснин пытался что-то выковырять из трещины. Оглядевшись, он поднял с земли лопату, ее острием расширил щель и с трудом вытащил из бревна металлический портсигар.
— Дайте сюда, — сказал Овчинников.
Он извлек из портсигара плотно скатанные листочки папиросной бумаги, осторожно развернул их. Бумага была испещрена колонками фамилий, кличек, адресов, условных значков — буквенных и цифровых.
— А неожиданно выглядят порой миллионы, — усмехнулся Овчинников тут же пружинисто прыгнул в сторону — лопата, со свистом вспоров воздух, глубоко врезалась в гнилое бревно.
Плюснин дернул лопату на себя, но не успел разогнуться: Овчинников свалил его навзничь ударом ноги в подбородок.
— Лицом вниз! — выдернув из кобуры браунинг, скомандовал он.
Все так же непрогляден был безлунный мрак. Со стороны леса к темной безмолвной громаде тюрьмы медленно приближался сомкнутый пеший строй: безоружные пленные казаки, окруженные плотным кольцом красноармейцев.
Впереди — двенадцать кавалеристов. Передовой всадник приблизился к воротам. Это был Мещеряков в форме красного командира. Он вытащил из ножен шашку и постучал в ворота, концом клинка.
— Важин, живой? — спросил он громко. — Беляков привели!
— Сейчас, сейчас! — послышался голос Важина.
Тяжело загрохотало в пазах бревно-засов. Со скрежетом медленно отворились дубовые ворота.
— Наша игра! — торжествующе прошептал сквозь зубы Кадыров и улыбнулся, не разжимая рта.
В полной тишине всадники и пеший строй втянулись в черную пасть тюрьмы.
Едва последний миновал ворота, как на всех четырех вышках, ощерившихся стволами пулеметов, вспыхнули мощные прожекторы. Пулеметчики приникли к прицелам.
Пойманные и капкан белогвардейцы заметались в безжалостных слепящих снопах света. Снаружи вплотную к открытым воротам уже стоял заслон — конники Баранова и взвод охраны с пулеметами на тачанках.
Со сторожевой вышки раздался повелительный голос:
— Говорит начальник ЧК Камчатов! Сопротивление бесполезно! Будете стрелять — мы вас уничтожим! Бросайте оружие! Вину каждого определит суд! Считаю до трех! Раз!..
Голос Камчатова не успокоил беспорядочно мечущихся по двору белогвардейцев, а, напротив, словно подстегнул их. Конники во главе с Кадыровым яростно пришпорили лошадей и, безжалостно настегивая их нагайками, вразнобой паля на ходу по воротам, вскачь кинулись к выходу. Следом плотной толпой устремились «конвоиры» и «пленные». Лишь один Мещеряков остался на месте, бесстрастно наблюдая взрыв отчаяния обреченных людей.
Когда горячая людская лава, стреляя, почти достигла ворот, разом глухо пролаяли все пулеметы заслона и караульных вышек.
— Два!.. — раздался сверху голос Камчатова и сразу следом за ним — истошный вой снизу:
— Не стреляйте! Сдаемся! Не стреляйте!
