нас.
Мы промолчали, не зная, что ответить.
— А я вот все думаю, может, надо было ей все ж таки пойти за него, горе-то оно только поначалу страшное, а потом притерпишься, позабудешь, время пройдет, так и следа, может, никакого не останется. А она… — Катерина опять качнула головой, но только теперь уже недовольно. — Она ведь, знаете, чего удумала? Она ведь руки на себя наложить хотела.
Ольга подняла глаза на соседку.
— Да-да, — подтвердила та. — Мать-то ей, понятное дело, поначалу устроила головомойку, как же, дочка главного бухгалтера, и такой позорище! Конечно, поругала ее, проучить хотела, а у той выкидыш. На четвертом месяце, вон что… — Катерина вздохнула. — Вот, после того, как ребеночка-то потеряла, так в поликлинике еще и вены себе порезала, — доверчиво и как-то по-бабьи чувствительно говорила Катерина. — Вон что. Хорошо, врачи откачали. Да только все равно после этого случилось с ней что-то, как неживая стала. Все, бывало, сядет во дворе, да и сидит, в одну точку смотрит. Похудела, почернела лицом, куда только вся красота девалась. Сережка-то мой все ходил, ходил, а потом как-то возвращается и говорит: все, мол, не могу больше, уезжаю, может, смогу ее забыть. И уехал, а она осталась. Все вроде по дому делала, что мать скажет, но смотреть на нее страшно было. Будто это не ребеночек ее, а она сама умерла. И мать-то после этого болеть стала, все себя винила, что не уследила, не уберегла. Так года через два и умерла. Отчего, почему, врачи так толком и не сказали. Я Вику в наш клуб устроила, она там и библиотекарем, и завхозом была. Так вот и жила, тихая стала, незаметная, все людей пряталась, лишнее слово сказать боялась. Э-э-х, — вздохнула Катерина, — была девка, да какая! А что стало… А потом пришла ко мне как-то и говорит: «Катя, не могу я тут больше, уехать хочу». Я ей, куда ж ты, мол, поедешь-то? А она говорит, все равно куда, только подальше отсюда. Не могу, мол, все здесь в меня пальцем тычут, я для всех вас всегда буду дурочкой, не забудете мне того, что было, не простите. Я ее, конечно, уговаривать пыталась, а сама даже и обрадовалась про себя. Может, думаю, и лучше будет, если она уедет, ведь если начала людей стыдиться, значит, не все в ней умерло. А кто знает, может, и правда на новом-то месте, среди чужих людей, она и поправится-то быстрее. Это здесь ей трудно, здесь она все время помнит о том, что случилось, а где-нибудь там, — неопределенно махнула Катерина рукой, — так, может, и забывать станет? В общем, помогла я ей дом продать, собрала ее, отправила. Просила, чтоб писала она мне, да она и писала поначалу, что жизнь у ней в городе ничего складывается, что купила она себе комнату, поступила на заочное учиться, что работает тоже, как здесь, в библиотеке, в общем, все вроде складывается потихоньку. А потом писать перестала, так вот я и не знаю уже пятый год, что с ней и как она.
— Значит, — подала я голос, — она вам недолго писала?
— Нет, всего-то пару писем пришло, — произнесла Катерина.
— А ее прежний адрес вы не подскажете?
— Да зачем она вам нужна-то? — снова прищурилась Катерина.
— Она мне нужна, — сказала Ольга. — Я ведь все эти годы виноватой себя чувствовала, писала ей, даже, вот вы сами помните, приезжала. Если бы знала, что она уехала в город, я бы ее обязательно разыскала.
— А ты думаешь, она бы тебя приняла? — спросила Катерина.
— Не знаю, — качнула головой Ольга. — Пусть бы и не приняла, но я бы хоть увидела, что с ней все в порядке.
— А может, она тебя и видеть не хочет? — сказала наша хозяйка. — Может, она вспоминать о том времени не желает? Нужно ли ей это?
— Мне это нужно, — тихо произнесла Ольга и посмотрела на Катерину.
Та некоторое время помолчала, покачала головой, вздохнула, потом проговорила:
— Ладно, дам я тебе ее адрес, только он старый, сама понимаешь. Может, и правда простит она тебя, тебе ведь тоже, поди, несладко, хоть и живешь в достатке, как я погляжу. Сидите, сейчас я.
Катерина встала и пошла в дом. Мы остались сидеть, думая о рассказанной нам истории. Я, конечно, могла предположить все, что угодно, но такое… Нет, сейчас я не думала и не прикидывала, может ли быть Вика причастна к смерти Игоря, сейчас я просто думала о ее судьбе, о том, что ей пришлось пережить, что выпало на ее долю, что ее сломало… Такого не пожелаешь ни одной женщине, и сейчас строить какие-то гипотезы по поводу ее причастности к отравлению мне казалось едва ли не кощунством. Я смотрела на свои руки и просто вспоминала этот разговор, а Ольга, она, кажется, плакала. Я искоса глянула на нее: уронив голову на руки, она тихонечко всхлипывала. Я вздохнула, подумав о том, что вот как бывает, мы кажемся себе сильнее и мудрее, уверены в том, что у нас есть свои способы защиты от других людей, от ударов судьбы, но у каждого из нас есть свое маленькое и незащищенное розовое брюшко, наша ахиллесова пята, даже слабое прикосновение к которой болью отдается по нашим нервам. И воспоминание об этом, о том, что мы что-то когда-то сделали не так, хотя могли бы иначе, мучит нас всю жизнь. С этим каждый борется по- своему, но иногда мы просто понимаем, что борьба бессмысленна, что это наш крест и он всегда с нами. Я осторожно приобняла Ольгу и снова вздохнула.
Вернулась Катерина с конвертом в руке, покосилась на Ольгу, но ничего не сказала, вместо этого обратилась ко мне:
— Записать-то есть где? — спросила она.
— Да, конечно, — поспешно ответила я, доставая из сумки блокнот и ручку.
Я наскоро переписала адрес в Фабричном районе Тарасова, вернула конверт Катерине и поблагодарила.
— Не за что, — ответила та.
— Мы, наверное, пойдем, — произнесла я.
— Да, идите, — согласилась Катерина. — Найдете ее, скажите, что я волнуюсь, пусть хоть напишет, что ли. — Глаза у Катерины тоже заблестели.
— Обязательно, — пообещала я.
— Вот так, девка, — сказала Катерина Ольге, на минуту встретившись с ней глазами. — Вот так…
— Я же ничего не знала, — пробормотала Ольга.
— Да кто ж наперед-то знает? — невесело усмехнулась бывшая Викина соседка. — Ладно, идите, идите уже, пока до города доберетесь, темно станет.
Мы еще раз поблагодарили Катерину и вернулись к машине.
— Ира, водить умеешь? — спросила Ольга, незаметно переходя на «ты».
— Да, умею, — улыбнулась я. — Не волнуйся, садись.
Мы сели в машину и поехали обратно. Всю дорогу мы молчали. Каждой из нас было о чем подумать. Нетрудно догадаться, о чем думала Ольга, а я стала думать немного о другом. О мотиве…
Больше всего мне не хотелось бы допустить такую же роковую ошибку, как Ольга. Но я не могла позволить, чтобы Марина пострадала из-за того, что я могла каким-то образом ей помочь, и не помогла. Сейчас я думала только об этом, соответственно я думала и о том, кто же все-таки подставил Марину. Вика… Могла ли это быть она? Если мотивом послужили не деньги, не завещание Игоря, что тоже могло бы быть, поскольку еще ничего не было известно о том, не была ли тем таинственным человеком, с которым Игорь завтракал накануне своей смерти, ее тетя, или его двоюродная сестра, Наташа, то, вполне может быть, что это все же была месть. И у Вики, как бы мне ни хотелось думать о ней только хорошее, такой мотив был. Но почему она ждала столько времени? Почему не отомстила за собственную поломанную судьбу раньше? И почему, отомстив Игорю, не тронула Ольгу? Ведь Вика, насколько я поняла, ее тоже считала виновной? Нет, несмотря на то, что я уже многое узнала о Вике, на самом деле я узнала меньше, чем мне бы того хотелось. Я понимала, что у нее был мотив. Был, и серьезный, на мой частный женский взгляд, но вот почему она так долго ждала?
И потом, ведь здесь была еще одна непонятная деталь, которая не давала мне покоя. Лариса Яблочкина. Кто она? Почему ни Василий, ни Ольга ничего о ней не знают, но встреча с ней произвела не самое приятное впечатление на Игоря? Кто она и имеет ли отношение к истории Вики? Еще одна Викина подруга, о которой ничего не известно Ольге? Благородная мстительница за сломанную судьбу близкого ей человека? Но при чем тогда здесь Марина? Зачем ее подставлять? Ведь все можно было бы сделать иначе, так, чтобы никто ничего не заподозрил, например, несчастный случай… Но нет, убийца хотел не только отомстить Игорю, но и подставить Марину. А может, я просто не там ищу? Может, тут вообще дело в
