Пр. подготовить записку в МИД с сообщением о намерениях США и Англии оказать нам военно- техническую помощь.
Прочитав резолюцию, Фитин бросил взгляд на настольный календарь: на нем была жирно обведена красным карандашом цифра «двадцать ноль-ноль». Вспомнив, что на это время у замнаркома Абакумова назначено оперативное совещание руководящего состава, до начала которого оставалось всего шесть минут, он убрал в сейф документы и вышел из кабинета.
С совещания у заместителя наркома генерал Фитин вернулся лишь за полночь и сразу же вызвал Овакимяна и Квасникова — раньше трех часов ночи никто тогда из сотрудников внешней разведки с работы не уходил.
Кратко изложив содержание состоявшегося на совещании разговора, Фитин сухо добавил:
— И еще… Мне были высказаны серьезные претензии по организации работы в загранрезидентурах. В частности, по отслеживанию информации оборонного значения. Идет война, гибнут советские люди из-за нехватки военной техники. И допускать здесь сбои, как вы сами понимаете, равносильно предательству…
Квасников и Овакимян переглянулись. Генерал заметил это, но не подал вида и продолжил прерванный разговор в прежней тональности:
— В том, что Советский Союз оказался не готов к войне, есть и наша вина. Мы должны это честно признать… Но я не к тому, чтобы искать конкретного виновника. Тем более этим делу уже не поможешь. Наше Отечество в большой опасности. Поэтому нет сейчас задачи важнее, чем добывание военной информации. Надо особое внимание обратить на получение разведданных о разработке новых видов и типов вооружения. Помните, начальник Управления стратегических служб США сказал, что современная война ведется не только на полях сражений, но и на других фронтах?! Точно так же считает и господин Черчилль… А вот наш уважаемый Горский, находясь под боком у Черчилля, видимо, не слышал его заявления. В последнее время от него вообще не поступает какой-либо информации…
— Извините, Павел Михайлович, — перебил Фитина сердитый Овакимян,[41] — но я с вами не согласен. Если бы все загранточки работали так, как малочисленная лондонская резидентура Горского, то вы не стали бы сейчас высказывать скопом свои претензии ко всему аппарату разведки. Я понимаю, что на совещании вам за нас всех накрутили хвоста и дали новые установки… И это, может быть, справедливо: немец-то уже под Москвой!.. А чтобы отбить его, повернуть вспять, изгнать с советской земли, для этого нужны не только людские силы, но и современное, новейшее оружие. Почти семь лет я проработал в Америке… И вы, Павел Михайлович, очевидно, знаете, что наша резидентура, когда началась война в Европе, добыла огромное количество технических чертежей, схем и описаний новейших видов вооружения.
Овакимян сделал паузу, припоминая что-то еще, потом продолжил свой монолог:
— Я уже не говорю о приборах для определения дальности, скорости и курса цели. Но не все это было реализовано тогда, не все использовалось для создания новой техники и вооружения. Лежит эта ценная информация у нас в отделе невостребованной. А теперь вот, когда петух клюнул, начали наши большие руководители повышать требования к разведке… Ну, а вы, в свою очередь, — к нам, ее сотрудникам. Но на самом деле так не должно быть. Разведчики в поле[42] работают так же мужественно и самоотверженно, как солдаты на войне. Они, поверьте мне, не знают покоя ни днем ни ночью, потому что понимают, что их Родина в опасности. И не надо поэтому предъявлять им какие-то там повышенные требования. Тот же Барковский в Лондоне, не досыпая, спешил, переводил доклад Уранового комитета, а днем бегал на явки с агентами или на встречи с кандидатами на вербовку. И между прочим, как сообщается во вчерашней шифровке, он осуществил вербовку доктора физических наук, специалиста по ядерной физике Керна. В той же телеграмме Горского говорится еще о том, что англичане по урановым исследованиям значительно опережают своих коллег в Штатах. Подтверждают это и американские физики Юри и Пеграм. Недавно они специально побывали в Англии, чтобы узнать, как обстоят там дела по урановой проблеме. А вы, Павел Михайлович, говорите, что от Горского давно нет информации! На сегодняшний день, по моей оценке, это самая активная резидентура…
— Но почему я ничего не знаю о вчерашней шифровке из Англии? — Фитин с упреком посмотрел на Квасникова.
— Мы получили ее вчера где-то в десять вечера, когда вы были на совещании, — спокойно ответил Квасников. — А посему позвольте мне, Павел Михайлович, сказать несколько слов в защиту научно- технической разведки, поскольку речь идет именно о ней и поскольку я возглавляю ее последние два года.[43]
— Да ради Бога!
— Полностью согласен с тем, что сказал Гайк Бадалович, — степенно начал Квасников, — а сейчас я хочу напомнить о том, почему руководство наркомата стало метать громы и молнии в наш адрес. Три года назад в печати, как вы, наверное, помните, появились выступления товарищей Ворошилова, Кагановича и нашего наркома о том, что не этично, мол, воровать секреты у иностранных государств. Высказывалась даже мысль, что советские ученые сами с усами, что они все могут и т. п. В ответ на это некоторые наши резидентуры отреагировали тоже соответствующим образом — стали сворачивать работу по линии НТР. Да и в Центре аппарат НТР полностью разогнали, оставили в нем лишь двух человек — меня и Панина. Тогда все молчали, хотя и понимали, что шло умышленное, ничем не оправданное сворачивание деятельности научно-технической разведки…
— Нет, не все, — не поднимая опущенной головы, буркнул Овакимян.
— Да, вы были единственный человек, кто осмелился отправить Деканозову шифровку в защиту НТР. Если мне не изменяет память, вы объясняли нападки на НТР не чем иным, как некомпетентностью и шапкозакидательскими настроениями наших высокопоставленных особ…
— Совершенно верно, — поднял голову Овакимян, — но ведь после тогдашнего моего заявления мало что изменилось: как держали НТР в черном теле, так и сейчас это продолжается. Вы же по-прежнему остались самым малочисленным подразделением?
— Да, — согласился Квасников, — а требования, как видите, предъявляются по-прежнему повышенные. Это же парадокс! И еще одно противоречие, теперь уже по урановой проблеме. Нами получено шесть достоверных ценнейших информаций, в том числе доклад аж самому Уинстону Черчиллю, в котором обсуждается возможность практического изготовления атомной бомбы. То есть идея создания атомного оружия приобрела уже реальные очертания и приняла характер плановых действий. А у нас эти бесценные материалы не находят реализации, лежат у товарища наркома под сукном. Нам же говорят: давай новую информацию из Берлина, Нью-Йорка и Вашингтона…
— Подождите-подождите, Леонид Романович, — остановил Квасникова Фитин. — Этак можно слишком далеко зайти и… не вернуться. Да, нарком в этом вопросе часто бывает камнем преткновения, но ему с его высоты, наверное, намного виднее. Не забывайте, в какое время поступили к нам все эти действительно архиценные материалы — в один из самых тяжелых периодов войны, когда главным лозунгом страны являлся призыв: «Все для фронта, все для победы!» Да, Лаврентий Павлович сомневается в этой информации и побаивается, как бы наши союзники из Англии не втянули нас в непредвиденные расходы. Доклад английского Уранового комитета, о котором вы говорили, направлен наркомом какому-то независимому эксперту. До сих пор я не знаю, кто это может быть. А ведь смысл этого, как вы сказали, «давай-давай» сводится к тому, чтобы пока накапливать, анализировать, добывать информацию и делать правильный прогноз исследований по урану.
— Чтобы это делать, — вставил Квасников, — надо иметь под рукой добытые разведкой материалы, а не хранить их под сукном у наркома.
Фитин кивнул головой:
— Согласен. Поручаю лично вам, Леонид Романович, как человеку близкому к нашей отечественной науке и наиболее осведомленному в урановых изысканиях за рубежом разработать комплекс мероприятий. В них вы должны предусмотреть следующие вопросы… Запишите, пожалуйста…
Квасников приготовился делать пометки.
— Первое: где предположительно могут вестись разработки атомного оружия. На какой стадии они
