мешкая, сунула верзиле коробку с дамскими гигиеническими салфетками, очаровательно улыбнулась ему и жеманно произнесла:
— Подержите, пожалуйста, а то она мешает мне открыть визитку.
Смущенный ее просьбой, молодой полицейский стыдливо отвел взгляд в сторону, но, не в силах отказать красивой девушке в ее просьбе, все же взял у нее коробку с женскими салфетками.
А ей только теперь стало по-настоящему страшно. «Господи, спаси и сохрани!» — мысленно взмолилась она, всем своим видом показывая, что по-прежнему не может открыть застежку-молнию. Внутри у Лесли все похолодело, когда она заметила, что полицейский открыл коробку с клинексом. Понимание того, что дальнейшее промедление может погубить ее и Персея, мгновенно заставило пойти на новые ухищрения — на этот раз она превзошла самою себя: открыла сумочку с предметами дамского туалета, которую до этого повесила на руку, и отдала ее на просмотр именно этому же полицейскому. Отвлекшись от коробки с салфетками, тот начал копаться в ее парфюмерии и говорить Лесли лестные комплименты. Она внешне все принимала как должное, с милой женской непосредственностью. Ох, уж этот пленительный женский шарм!
— Но где же все-таки ваш билет, мисс Элен? — извиняющимся тоном спросил молодой полицейский.
Лесли передернула плечиками, изобразив на лице крайне озабоченное выражение:
— Я совсем забыла, куда его положила.
Быть всегда, в любой ситуации, при любых обстоятельствах на высоте было ее отличительным свойством. Да и кто и в чем мог при таком «арсенале» множества уловок, ухищрений и тонких приемов заподозрить этакое легкомысленное существо.
Вскоре раздался первый предупредительный сигнал об отправлении поезда. Толстяк быстро собрал в чемодан просмотренные им вещи, взялся за лежавшую сверху книгу, вытащил из нее закладку и, с упреком посмотрев на Лесли, повелительно произнес, обращаясь к своему младшему коллеге:
— Пусть мисс Коэн садится в вагон. Она такая же рассеянная, как моя Маргарит. Вот ее билет!
Опять пленительная улыбка, театральный всплеск руками и громкое восклицание:
— О! Я совсем забыла! Я очень благодарна вам! — Лесли вложила в последнюю фразу все тепло, на которое была способна в этой непростой ситуации, когда коробка с клинексом и секретными материалами все еще находилась в руках полицейского. «Похоже, он забыл о ней, а может, и вообще не собирается отдавать ее», — подумала она, направляясь в вагон с билетом и дамской сумочкой.
От мысли, что полицейский-верзила, возможно, даже заподозрил что-то и потому не хочет возвращать коробку, Лесли начала колотить мелкая противная дрожь. Сердце ее застучало еще громче, когда она, не чувствуя под собой ног, медленно шагнула в тамбур, потом невольно обернулась и скосила взгляд на свой злополучный клинекс. В голове ее лихорадочно бились разные мысли: «Как же все-таки напомнить полицейскому о своей коробке? Попросить ее? Но любая просьба, даже самая безобидная, может ухудшить ее положение: кто знает, может, он специально выжидает и делает вид, будто забыл о коробке, а на самом деле ждет, как я на это буду реагировать…»
Когда поезд уже тронулся, Лесли хотела соскочить на перрон, выхватить у верзилы свою коробку и на ходу прыгнуть обратно. Но ценою колоссальных усилий она взяла себя в руки, решив до конца доиграть роль забывчивой леди. Потом хотела что-то сказать на прощание, но не смогла и только лишь чихнула. Это ее и спасло! Толстяк мгновенно выхватил у верзилы коробку с клинексом и, подбежав к тамбуру, протянул ее Лесли:
— Мисс Коэн, вы забыли бумажные салфетки. Чем же иначе вы будете вытирать свой мокрый носик, если они останутся у нас?
Лесли схватила коробку, хотела поблагодарить толстяка, но от волнения не сумела произнести и слова.
Она еще долго не могла прийти в себя, а когда пришла, то стала секунду за секундой восстанавливать в памяти все, что произошло на вокзале. Мысленно она ругала себя лишь за то, что совершила непозволительный в разведке поступок: сама отдала в руки полицейских полученные ею разведывательные материалы. Но не поступи она так, вряд ли бы удалось усыпить бдительность полицейских и выпутаться из невероятно трудной ситуации. «Судьба, видимо, решила подарить мне единственный шанс, и я его, кажется, использовала до конца», — подумала она и, поблагодарив судьбу за благосклонность к ней, только теперь прошла из тамбура вагона в купе.
Ее выдержка в Альбукерке была поразительной. И если в деятельности каждого разведчика бывает свой «звездный час», то у Лесли это был именно тот самый «звездный час»!
Долгожданный сигнал — метка, представляющая собой жирную горизонтальную черту, поставленную мелом на торцевой кирпичной стене дома между водосточными трубами, означал благополучное возвращение Лесли из Альбукерке и ее готовность выйти на встречу в обусловленном месте. По условиям связи, она должна была состояться на следующий день. Но желание поскорее встретиться с Лесли было у Джонни настолько велико, что ждать целые сутки ему было просто невыносимо. Изложив резиденту эти доводы, он получил разрешение на другой вариант встречи с Лесли — посетить ее вечером дома.
Квартира, которую занимали Коэны на 71-й улице Нью-Йорк-сити, выглядела так, как он ее себе и представлял: две небольшие комнаты, минимум мебели, гостиная со встроенными стенными шкафами и совсем маленькая кухня. По американским стандартам, это была очень скромная квартира. Лесли встретила Джонни с заплаканными глазами, сообщив ему о том, что получила известие о гибели мужа. Джонни постарался успокоить ее, но чем он мог облегчить ее горе?
Немного успокоившись и приведя себя в порядок, она стала рассказывать о своей поездке в штат Нью-Мексико:
— Никогда я не была так близка к электрическому стулу, как в Альбукерке пять дней назад…
— Почему? С чего ты взяла? — насторожился Джонни, не сводя с нее глаз.
Достав из встроенного в стену шкафа небольшой сверток в целлофановой обертке, она повернулась к нему и с вымученной улыбкой, протягивая ему ценный «взрывоопасный» груз, произнесла то ли в шутку, то ли всерьез:
— Все бы хорошо, но вот беда: эти материалы побывали в руках полицейских…
Сообщение Лесли ошеломило Джонни: он уставился на нее не в силах произнести и слова и пришел в себя лишь после того, когда она закончила свой рассказ. Поняв, какой нужно обладать смышленостью, артистичностью, чтобы так наиграть безразличие к «взрывоопасному» предмету своего багажа, Джонни, тяжело вздохнув, проговорил:
— Что ж, все хорошо, что хорошо кончается. Но вначале я очень испугался за тебя, Лона. Ты удивительно бесстрашный и отчаянный человек, порой даже не отдающий себе отчета, чем это могло закончиться.
— Нет, Джонни, — перебила она его, — я всегда отдаю себе полный отчет во всем, что я делаю. Но я действительно ничего не боюсь. Если хочешь знать, мне доставляет удовольствие рисковать.
— Именно это и вызывает у меня беспокойство. Твое бесстрашие порой граничит с безрассудством и может привести к провалу…
— Но ведь он и в самом деле не исключается… Как говорится, сколько веревочке не виться…
Джонни, продолжая мысленно «прокручивать» в голове поведение Лесли в последние минуты перед отъездом из Альбукерке, окончательно убедился, что она превзошла самое себя, ничем себя не выдала, не потеряла присутствие духа, и потому, поднявшись со стула, подошел к ней, взял за хрупкие плечи и твердо произнес:
— Ты молодец, Лона! Это счастье иметь такого надежного, смелого и хладнокровного помощника, который готов идти ради нашего дела на смертельный риск. Ты с блеском вышла из этой «аварийной» ситуации. Спасибо тебе за это! И помни, мы очень высоко ценим твою помощь! А что касается провалов, то будь уверена, советская разведка сделает все, чтобы вызволить своего помощника из неволи. Но лучше и почетнее работать безаварийно.
— Но если бы ты знал, Джонни, как тяжело все время скрывать свои истинные взгляды. Как тяжело быть веселой, когда тебе очень нелегко и страшно! Как тяжело спорить, когда хочется молчать! Соглашаться, когда надо возражать, доказывать, убеждать. А я ведь всего лишь женщина! И столько уже
