стола чистый лист, приготовилась делать пометки.
— Никаких записей не производить! — категорически возразил Семенов. — У вас при себе не должно быть ничего, что может как-то скомпрометировать вас.
— Понятно, — кивнула Лесли. — Но как мы все запомним?
— Напрасно вы тревожитесь за свою память, — заметил Яцков. — Опыт работы с вами убедил меня в том, что она у вас отменная. Уверен, что вы легко все запомните. В последующие дни мы проведем несколько пробных операций на улицах Парижа по закладке и изъятию тайников, и вы тогда сами оцените все преимущества этого способа связи.
— Теперь я убеждаюсь, что мы действительно нужны разведке! — воскликнула Лесли.
— Неужели вы сомневались в этом? — улыбнулся Семенов.
— А сейчас, — продолжал Яцков, — давайте обсудим, над чем вам еще, кроме проработки вариантов связи с учеными из Хэнфорда, предстоит работать. То, о чем мы говорили вчера, — лишь часть вашего задания. Центр ставит перед вами еще одну задачу — по организации приемо-передаточного пункта разведматериалов. Неплохо было бы, например, открыть фотоателье, чтобы можно было легендированно посещать его, а также это давало бы вам предлог для поездок за фотоматериалами в другие страны.
У Луиса заблестели глаза: он вспомнил, что у одного его знакомого в районе Даунтауна была собственная фотостудия и что вполне можно было бы попробовать стать его компаньоном.
— Я полагаю, что это осуществимо, — заметил он.
— Но это еще не все, — продолжал Яцков. — Вам предстоит подобрать связника, располагающего собственным или служебным транспортом для поездок в Рочестер, Балтимор и Хартфорд. И последнее: уничтоженные Реем пленки с Гайдмиссайлами[143] представляют для нас оперативный интерес. Надо бы ему попытаться еще раз отснять эти материалы.
— Но на объекте у него сейчас нет возможности фотографировать, — снова вступила в разговор Лесли. — А вот книгу с описанием всех этих сонаров,[144] созданных в США, он обещал нам дать на сутки для перефотографирования.
— Но ответственность за качественное проведение этого мероприятия мы не можем взять на себя, — добавил Луис, — наша старая фототехника не позволяет этого делать так, как хотелось бы.
— Хорошо, я сообщу об этой проблеме в Центр. О принятом решении мы дадим вам знать через Клода. На будущее, в целях безопасности, давайте договоримся: все материалы, которые вы будете получать от членов своей группы, переснимайте на пленку у себя дома и передавайте их Клоду в непроявленном виде, чтобы в случае возникновения опасности можно было бы моментально их засветить. Фотоаппаратами и насадочными линзами к ним мы снабдим вас в самое ближайшее время.
— Что ж, это уже кое-что, что вдохновляет нас на хорошие дела и на долгие года, — философски заметил Луис супруге.
— Мы тоже очень заинтересованы в этом, — констатировал Яцков.
В первой половине 1947 года в который уже раз прошла новая реорганизация разведывательных органов. ГРУ и I Управление МГБ были объединены, и на их базе был создан Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР. Возглавил его В. М. Молотов, а его заместителями стали: от внешней разведки МГБ — П. В. Федотов, от ГРУ — Ф. Ф. Кузнецов и от МИДа — А. Я. Малик. Научно-техническая разведка (НТР) как целостное подразделение было разбито и «расфасовано» по различным управлениям КИ. Начальником одного из отделов, который должен был по линии НТР поддерживать связь с министерствами и ведомствами, где должна была реализовываться развединформация, давать задания и следить за ходом их выполнения другими подразделениями, сообщать об оценках экспертов, стал Л. Р. Квасников. Его отношение к перестроечной чехарде в таком тонком организме, каким является разведка, было однозначным: все, что было создано вновь, было громоздким, вызывало много противоречий и трений, особенно при определении приоритета в добывании сведений по научно-техническим и военно- техническим вопросам. И поэтому, как и предсказывал Квасников, новая разведывательная структура долго существовать не могла. Поэтому сначала была выделена из КИ военная разведка, она приняла свои старые формы и стала по-прежнему называться ГРУ.
Но это произошло позже, а до этого, пока шла реорганизация, активность разведки за рубежом, и особенно в США, заметно снизилась. Объяснялось это двумя причинами: указанием Абакумова о временном прекращении связи с агентурой и крайним обострением оперативной обстановки в США, чему в немалой степени способствовала раздуваемая по американскому радио и в газетах шумиха вокруг «атомных» шпионов, «королевой» которых, по заявлению бульварной прессы, стала в 1947 году некая Элизабет Бентли. Она являлась агентом советской разведки Мирна, и из-за ее предательства вынуждены были бежать из США высококлассные источники особо ценной информации Филипп Старое и Джоэл Барр. Другие подвергались допросам, и хотя за неимением доказательств им не было предъявлено обвинений в шпионаже, тем не менее многим пришлось прекратить связь с советской разведкой.
Когда шумиха в прессе вокруг «атомных» шпионов немного улеглась, из Центра поступило в резидентуры указание об активизации разведывательной работы, но вызвано оно было не только ослаблением газетной шумихи, а главным образом усилением экспансионистской политики США и Англии.
В указании Центра, в частности, отмечалось: «…вести и дальше оперативную работу можно лишь при наличии опытной, проверенной и преданной нам агентуры и при условии:
— иметь на связи не более двух-трех источников информации;
— все материалы от агентов переснимать только на конспиративных квартирах;
— пленки с отснятыми материалами должны передаваться не самими источниками информации, а через специальных связников…»
Тогда же для восстановления прерванной связи с Клаусом Фуксом (Чарльз) и для организации работы по линии научно-технической разведки Центр начал оформлять в долгосрочную командировку в Англию A. C. Феклисова, работавшего ранее в Нью-Йорке под кличкой Калистрат (он же Фомин и Юджин). В характеристике на него, утвержденной начальником I Управления КИ полковником К. М. Кукиным, отмечалось: «Феклисов — способный и инициативный оперработник. Умело справлялся и руководил агентурой, хорошо изучил английский язык и страну своего дальнейшего пребывания. В Англию Феклисов рекомендуется в качестве заместителя резидента по НТР…»
Визуальный контакт Юджина с Чарльзом состоялся 27 сентября 1947 года в пивном баре на окраине Лондона. После взаимного опознания по внешним данным и обмена паролями первым покинул бар, как и было условлено, Чарльз. Через минуту то же самое сделал и Феклисов. Догнав агента, он представился ему Юджином и только после этого во время прогулки по малолюдным улицам, примыкавшим к Сент- Джеймскому парку, началась их деловая беседа:
— Товарищ Фукс! Центр выражает вам горячую признательность за вашу большую помощь в нашем общем деле. Мы очень рады восстановлению контакта с вами.
При слове «товарищ» что-то теплое подкатило к горлу доктора Клауса Фукса: так его давно уже не называли, и потому от волнующей радости он смог сказать в ответ лишь одно слово:
— Спасибо.
После этого Фукс рассказал, что в Харуэлле его приняли доброжелательно, что он теперь в курсе всех работ по созданию английского «бейби».[145]
Юджин в свою очередь проинструктировал его, как надо проверяться, чтобы выяснить, не ведется ли за ним слежка, а затем назначил ему следующую встречу. Фукс в ответ передал разведчику довольно увесистый пакет с материалами о промышленном объекте в Уиндскейле по производству плутония и о математической базе так называемого «уравнения состояния», а затем в устной форме сообщил о том, что Эдвард Теллер приступил к разработке водородной бомбы. Ценность этой информации заключалась в том, что она подтолкнула советское правительство к принятию решения о создании отечественного супероружия.
При обсуждении вопроса о конструкции отечественной ядерной бомбы Курчатов пытался убедить шефа атомной программы в том, что необходимо принять разрабатываемый академиком Харитоном проект собственной конструкции, но Берия упорно не соглашался.
— Пока Харитон будет дорабатывать свой проект, — возмутился Берия, — американцы снесут нас с
