работы.
Почувствовав более внимательное и заинтересованное отношение к резидентуре со стороны Центра, его поддержку кадрами — пусть даже не в полной мере и порой без знания английского языка, — Овакимян, несмотря на это, не отрешился от мысли вернуться домой:
Сов. секретно. т. Виктору.[111]
Как только будут реализованы подготовленные мною мероприятия по добыванию подробной информации по урановой проблеме, самолетостроению и по оптике для прицелов, я намерен еще раз затронуть вопрос об откомандировании меня из секции. В Тире я нахожусь почти восемь лет. Готов задержаться немного, но лишь для того, чтобы организовать работу прибывающих из Аттики молодых охотников и оказать им помощь в освоении того или иного направления по линии ХУ.[112]
Центр в ответной шифротелеграмме сообщал Геннадию о наконец-то принятом положительном для него решении: все имевшиеся у него оперативные дела и финансовую отчетность надлежало сдать Луке, который назначался исполняющим обязанности резидента. Но тот затянул подписание акта о приемке дел и вынудил Овакимяна ежедневно искать его — ходить из Амторга в генконсульство и обратно. А в это время ФБР, как никогда ранее, усилило слежку за всеми советскими гражданами, находящимися на территории США, — оно подслушивало их телефоны и подставляло им своих агентов. Такая активность американской контрразведки была вызвана испортившимися между двумя странами отношениями якобы из-за тайно заключенного пакта Молотова — Риббентропа.
Овакимян, перегруженный в это время многочисленными и ответственными обязанностями и заботами, связанными с предстоящим отъездом из США, несколько ослабил работу с находящимися у него на связи агентами, стал реже встречаться с ними, предоставив им излишнюю самостоятельность. Все это привело к тому, что один из его источников — Октан, работавший в «Кэллог компани», по собственной инициативе попытался склонить своего знакомого из другой солидной фирмы к даче ему интересовавшей советскую разведку информации. Фирмач, совершенно не понимая, зачем понадобились тому конфиденциальные данные о его фирме, не долго думая проинформировал об этом руководство «Кэллог компани». После этого Октаном серьезно занялось ФБР. Оно стало следить за ним, а когда была зафиксирована его встреча с Овакимяном, агент был сразу арестован. На допросе он признался, что передал советскому разведчику информацию за вознаграждение. Этот неожиданный провал источника дорого обошелся ничего не подозревавшему Овакимяну.
В середине апреля 1941 года ему внезапно позвонил Октан и вызвал на незапланированную встречу.
Говорят, разведчик ошибается один раз: это был именно тот случай, когда многоопытный резидент допустил ошибку. Тем более если учесть, что на руках у него был уже билет на пароход «Энни Джонсон», на котором ему предстояло отплыть из Лос-Анджелеса. Правильнее было бы отказаться от этой встречи, но Овакимян настолько был уверен в своей безопасности и в преданности агента — доктора Кука из «Кэллог компани», что не смог отказать в его просьбе.
С первых минут встречи Октан вел себя как-то настороженно и холодно. Овакимян почувствовал эту его подозрительную неловкость, подобную той, что испытывает человек, входя в неосвещенное незнакомое помещение, и поэтому начал выяснять, зачем он вызвал его на экстренную связь. Не выдержав колкого подозрительного взгляда разведчика, Октан начал браниться и упрекать, что его насильно втянули в шпионские дела, и в конце концов он «раскрылся»: признался в том, что это ФБР заставило его еще раз встретиться с советским разведчиком. Что говорил дальше агент, Овакимян уже не слышал: он раздумывал теперь о том, как бы самому выбраться подобру-поздорову из опасно сложившейся для него ситуации.
Благополучно покинув место встречи, Овакимян некоторое время не обнаруживал за собой слежки, но он все больше ощущал, как вокруг него сжимается какое-то невидимое кольцо. ФБР тем временем выясняло, куда ведут следы его разведывательной деятельности. Оказалось, во все штаты Америки. В конце концов сотрудники спецслужбы пришли к твердому выводу: советский разведчик Гай Овакимян является ключевой фигурой в нью-йоркской резидентуре. Узнав о том, что он через два дня намеревается покинуть Америку, ФБР решило произвести его задержание.
Произошло это 5 мая в 11 часов. При выезде из дома на такси Овакимян заметил, что его преследуют на двух машинах четыре федеральных агента. Поплотнее закутавшись в плащ, он натянул шляпу поглубже на глаза и приготовился встретить свою судьбу достойно. При выезде с манхэттенского моста на Канал- стрит одна из машин поравнялась с такси, и сидевшие в ней детективы дали знак остановиться. Мгновенно откуда-то появились еще три легковых автомобиля, они перекрыли путь, оцепили такси со всех сторон, затем один из копов, опустив стекло в дверце, спросил его, является ли он мистером Овакимяном. Получив утвердительный ответ, тот потребовал пересесть в одну из машин и поехать вместе с ними. Но Овакимян отказался это сделать и попросил предъявить ордер на его задержание:
— Если у вас даже есть санкция прокурора, то я должен поставить об этом в известность свое консульство и пригласить адвоката.
Рассердившиеся сотрудники ФБР вытащили его из такси и насильно надели наручники. Так же, не церемонясь, они втолкнули его в свою машину и привезли в здание Юнайтед стейтс атторней оф Соутерн дистрикт, подняли в лифте на 29-й этаж и ввели в комнату с табличкой «Федеральный прокурор Матиас Ф. Хорреа». Вскоре появились стенографистка, помощник прокурора и сам Хорреа. Последний объяснил, что мистер Овакимян арестован за отказ от добровольной явки в суд в качестве свидетеля по расследованию федерального Большого жюри и что в связи с этим было принято решение о его принудительной доставке в суд.
Затем его повезли в здание Федерального суда на Фолей Сквер в комнату № 607. Там он заявил решительный протест по поводу ареста и потребовал разрешения связаться с консульством, иначе ни на один вопрос ответа не даст.
— Вы арестованы, и теперь мое личное дело, разрешить вам звонить или нет! — заявил прокурор.
Несколько раз Хорреа выходил из кабинета, и из-за двери было слышно, как он с кем-то советовался; в конце концов он разрешил ему позвонить. Однако генконсул Федюшин, вице-консул Заикин и секретарь Смирнов прибыли в суд лишь через три часа (до этого они вели согласование с советским посольством в Вашингтоне и с НКИДом в Москве). В их присутствии Хорреа уже по-новому формулировал обвинение:
— Во-первых, мистер Овакимян не захотел принять приглашение ФБР явиться к прокурору, оказал сопротивление и потому был доставлен к нам силой. Во-вторых, мистер Овакимян заранее знал, что он давно нарушил закон о регистрации иностранцев, и вот теперь принял меры, чтобы совершить побег из США, для чего накануне сдал на пароход в Хобокене все свое имущество, а еще ранее — отправил домой семью.
Овакимян сделал ответное заявление, четко разложив все по полочкам:
— Повестки о вызове меня к прокурору не было, и доказательств на этот счет у вас никаких нет. А вот то, что была применена по отношению ко мне физическая сила, мои доказательства налицо. — Он показал ранения на руках. — Это во-первых. Во-вторых, все формальности закона о регистрации иностранных граждан мною были соблюдены: у меня же есть выданная госдепом регистрационная карта от четвертого апреля этого года. И в-третьих, я на вполне законных основаниях прошу предоставить мне возможность иметь двух адвокатов.
Судья Хелберт не счел возможным что-либо опровергнуть, однако зачитал заранее заготовленный документ о взятии Овакимяна под стражу или же о возможности освобождения его до суда под залог в 25 тысяч долларов. Но все складывалось для разведчика далеко не лучшим образом: ни консульство, ни Амторг на смогли сразу изыскать такую сумму, и Овакимян был препровожден в федеральную тюрьму.
Когда его везли на Вест-стрит, у него невольно мелькнула мысль, что никого уже, наверно, не волнует, что с ним будет и как сложится его судьба. «Да и что есть я? — подумал он. — Всего лишь песчинка в бушующем мире, объятом войной…»
