готовить, — опля!
— Мол-стар, — продолжал командир, — оста…
На этот раз его перебил Молек:
— Грипа, я тоже за то, чтобы вернуть Славикиной бабушке молодость. Я считаю, что ничего страшного не произойдет.
— Опля! — завопил Питя. — Нас пятеро! Мы выиграли! Согласно Правилам пользования Инструкцией! Командир, отдавай мол-стар!
Коробочка откуда-то из темноты попала в руки командиру, но тот не сразу отдал ее Славику.
— Прежде чем начать сеанс, — предупредил он все тем же жестким голосом, — спроси у бабушки, хочет ли она помолодеть. Это еще один пункт Инструкции.
— Понял, — кивнул Славик, хотя в темноте кивок его никому не мог быть виден. — Она согласится, я знаю. У нее и колени болят, и спина, и устает она быстро…
Домой он не шел — бежал. Бабушка уже спала. Дожидаясь внука, она прилегла, да так и уснула в дневной одежде. Славик подумал, не начать ли сеанс немедленно. Семидесятилетняя Полина Андреевна проснется — а ей восемнадцать лет! Вот удивится! Вот обрадуется!
Он стоял рядом с бабушкиной кроватью. За окном сияла луна, она освещала седые волосы бабушки.
«Лучше спрошу, — решил Славик, — пусть подготовится. А то ведь она ничего не поймет, если проснется молодой. Скорее бы утро…»
Он чуть тронул бабушкино плечо.
— Ба, я пришел. Ты раздевайся.
— А? — Бабушка открыла глаза. — Что? Пришел?
Аппаратик Славик сунул под подушку и тут же уснул.
МОЛ-СТАР И БАБУШКА
Сны снились Славику один другого чуднее. Митяй снился, с которым он играл в шахматы; Кубик с совершенно седой бородой и беззубый; футбол, где в чужих воротах стояла его бабушка, а он набегал на нее с мячом; Нинка, ведущая на веревочке комбайн… Машина останавливалась, чтобы пощипать в кювете травы, а Нинка, сварливо ее поругивая, тянула за собой, дергала за веревку…
Из-за странных снов Славик проснулся рано — солнце было еще на стене, а не на полу, где он привык видеть его утром. Бабушка хлопотала в кухне: звенело ведро, гудел казан…
Славик вспомнил вчерашнее и сунул руку под подушку. Мол-стар был на месте. Можно приступать к делу. Сердце у него забилось сильнее.
— Бабушка!
Полина Андреевна тотчас появилась в дверях. Волосы ее были причесаны, в руке она держала поварешку.
— Ты что так рано сегодня? Спи. У меня и завтрак еще не готов.
Славик сел.
— Ба, у тебя спина болит?
— Нет пока. Спина у меня к двум часам одеревенеет.
— А ноги?
— Ноги — к пяти дня. Да и погода нынче хорошая.
— А голова?
— Спрашиваешь у больного здоровье. Я уж и не знаю, когда она болит, а когда нет. Притерпелась. Ты что это обо мне забеспокоился?
— Бабушка, а ты хотела бы помолодеть?
— Как это?
— Ну, чтобы тебе снова стало восемнадцать лет.
— Вот прямо сейчас, что ли? Ой, погоди, у меня там каша твоя подгорит!
Славик пошел за бабушкой на кухню. Полина Андреевна мешала кашу. Пахло знакомым и не очень любимым «Геркулесом», которым снабдили его — четырьмя пачками — дома. Внук сел на табуретку.
— Ба, так ты слышала? Хочешь, чтобы вот сию минуту тебе снова стало восемнадцать лет? Ба, что ты молчишь?
— Думаю, думаю, что бы я делала тогда.
— Я, между прочим, это по правде предлагаю, — сказал Славик. — Мне одни люди, ученые, такой аппарат дали, он молодость возвращает. Хочешь, покажу?
Бабушка усердно мешала кашу. Захватила ложкой, подула, попробовала и выключила огонь.
— Ты уже вон какой вырос, а я и не заметила. Бабушку жалеешь. Я тебе о восемнадцати годах, которые ты Мне предлагаешь, так скажу. — Голос Полины Андревны стал очень серьезным, и глаза смотрели на него как на взрослого. — Восемнадцать — это значит, снова влюбляйся, хороводься, замуж выходи — жизнь, короче говоря, устраивай, не бобылкой же вековать. А мне моего Ивана Сергеича, дедушки твоего, на две жизни хватило бы. Я его ни на кого другого менять не буду. Так что, спасибо, внучек, за доброту твою, только не хочу я одна в молодость возвращаться. А Ивана моего никакие ученые уже не вернут…
Молчал, слушая это, Славик, и бабушка замолчала, глядя на внука, думая, должно быть, понял ли он ее.
Славик понял.
— А знаешь, ба, я ведь тебя вечером, когда ты спала, чуть было без спросу молодой не сделал. Стоило мне кнопку одну, зеленую, нажать… — Славик вспомнил последнее предостережение Грипы и Инструкцию космонавтов. Он бы такое натворил, если б без спросу…
— Хватит разговоров, — сказала бабушка. — Умывайся и садись за стол, завтракать пора.
Когда еда была уже на столе, Полина Андреевна привычно разворчалась.
— Я бы в нынешние восемнадцатилетние ни за какие коврижки не пошла. Девки брюки носят, волосы вздыблены, как со сна, а крашеные… будто маляр их мазал. Радио на животе носят, а орет оно, как на пожаре. На нашу крестьянскую работу смотрят, будто без хлеба всю жизнь обходятся. А хлебушко-то едят, да еще как! И мясо им подавай, а когда услышат, что фермой пахнуло, носы воротят…
Славик, послушав немного, бабушку «отключил» и занялся своими мыслями. Он думал о том, что нужно бы предложить вернуться в прошлое Кубику — ведь тот мечтает побывать в дне своего детства…
ФУТБОЛ
Ни художника, ни Нинки дома не было. Они, сказала Евдокимовна, ушли в лес — Нинка по грибы, а Виталий Алексаныч картину рисовать. Славик походил, походил по двору и вдруг вприпрыжку понесся на огород. Вприпрыжку — потому что забыл вчера спросить, чем будут заниматься сегодня пришельцы. Они могли куда-нибудь улететь. Но коламбцы оказались на месте.
На месте-то на месте, да не совсем. На полпути Славика встретил Молек.
— Мы тебя все утро ждем! — воскликнул он, выскочив из-под помидорного куста на дорожку.
— Что-то случилось?
— Да! За нами охотятся! Мы открыты!
Славик подхватил Молека на руки и остальную часть пути пробежал. У корабля он увидел только Грипу и Вьюру. В руках обоих были те трубочки, что посылали, знал уже Славик, сонный луч. Они их называли снолучи.
