По двору бродили, кококая, куры. За порядком здесь следил петух, но скорей всего и без него среди кур царил бы мир — уж такие это птицы. Глядя на них, Славик вспомнил Кубиково слово «куротерапия».
В соседнем дворе что-то делала Нинка — голова ее плавала туда-сюда за забором. Вот на ком он испробует аппарат! На этой зловредине!
Славик нащупал красную кнопку…
Нинка увидела соседа, подошла к забору, встала на чурбак.
Сейчас!.. Славик, держа руку с аппаратиком у живота, направил экран на девчонку.
— Слав! — крикнула Нинка (он чуть не нажал кнопку). — Сегодня Наташа ко мне приходит, говорит, по грибы с утра бегала. Полным, говорит, полно, хоть, говорит, косой их коси. Белые! Завтра с утра побежим? Я здесь все грибные места знаю.
Славик вместо ответа закашлялся.
— Так пойдем?
— А почему не сегодня? — К немедленному согласию он еще не был готов.
— Сегодняшние почти все собрали. За ночь новые нарастут, мы утречком их и посчитаем!
— Хорошо, — дал себя уговорить Славик. — Пойдем. Во сколько вставать?
— Часиков в шесть надо — пока другие не набежали.
— В шесть так в шесть…
— Слав, а это что у тебя? — Нинка вытянула руку над забором и показала на аппаратик, висящий у соседа на животе.
— Это? — Славик спрятал прибор в кулак. — Это фотоаппарат. Японский, — уточнил он.
— Ой, дак ты меня фотографировал? Дак ты, значит, на меня тоже не обижаешься?
— Я не успел сфотографировать. Только хотел.
— Ну так снимай, а я представляться буду.
Нинка над забором поднялась — встала на цыпочки — и склонила голову набок. Славик прицелился и сделал вид, что нажал на спуск.
Нинка улыбнулась и так, с улыбкой, и застыла. Славик снова «щелкнул».
Нинка потупилась и глянула на Славика исподлобья. Он понял и снова «нажал на спуск».
Нинка повернулась к соседу спиной и вдруг обернулась, словно спрашивая: «Это вы меня позвали?» Даже рот приоткрыла. Славик «сделал» и этот «снимок».
Нинкиной фантазии «представляться» хватило бы еще на двадцать, а то и на тридцать поз, но Славик сказал, что кончилась пленка.
— А когда фотки? — спросила Нинка, сразу сделавшись обыкновенной.
— Я тебе их из города пришлю, — пообещал Славик, пряча аппаратик в карман, — лаборатория ведь у меня там.
После этого они зашли к Кубику. Он стоял перед холстом и что-то бормотал, не видя и не слыша ничего вокруг.
Гости постояли-постояли и, переглянувшись, потихо-о-онечку вышли из комнаты; половицы под ними кузнечиком скрип-скрип-скрип. На крыльце вздохнули: оф!
Было солнечно, зелено, ясно, просторно, ветерок листья липы шевелит, а те, липкие от сладкого сока, сверкают на солнце, как зеркальца, во все стороны зайчиков шлют.
Петух взлетел из-за забора, уселся на него и, утвердившись, покосился на радужный свой хвост — все такой же яркий, не изменился ли, не приведи бог (имеется в виду куриный бог)… И заорал на весь свет: ку-ка-ре-ку-у-у! Полный, мол, поря-а-адо-о-ок!
Ребята сбежали с крыльца.
Всякого-другого в этот день было еще много — и хорошего, и чепухи, о которой не стоит рассказывать. Но об одном мы все-таки поведаем. Нинка, все больше к Славику добрея, — нашла подружку! — разоткровенничалась, открыла ему самую тайную свою тайну.
Для этого она завела Славика к ним в сарай, где у них на стенах покрывались ржавчиной разные инструменты и пилы. Их давно никто не брал в руки.
— А знаешь, — шепотом заговорила Нинка, — где мой папка?
— Где? — так же шепотом спросил Славик, косясь на ржавую косу.
— Мамка говорит всем, что он деньги уехал зарабатывать, а он от нас совсем уехал.
— Куда?
— А кто его знает! Уехал, и все. И писем не пишет. Мамка теперь без мужа. Она и на работе-то пропадает знаешь почему? Чтобы о папке не думать. Понял?
— Да, — Славику стало ясно, почему заржавели инструменты. — И что будет?
— Папки у меня больше нет, вот что. У тебя есть?
— Есть.
— А у меня нет, — повторила Нинка и понурилась, но вскоре подняла голову. — Слышь, Слава, ты бы женился на мне, а?
— Ты что! — Славик соскочил с колоды, на которой сидел. — Мы же еще…
— Дак не сейчас же. Ты за мной в деревню приедешь и увезешь в город. Я все умею делать — и картошку жарить, и яичницу, и пельмени леплю, и полы мою…
— У нас паркет, — буркнул Славик.
— Я и стирать могу, не то что некоторые, и гладить… — Видимо, она боялась, что не все вспомнит, а после будет поздно. — И штопать…
Славик растерялся. Еще никто в жизни не делал ему предложения. Он смотрел на Нинку (она была ничего в этот момент: большеглазая, ждущая ответа), кашлянул и вспомнил, что так же откашливается, прежде чем начать говорить, директор их школы Василий Петрович — высокий, худой, в толстых очках, за которыми почти не видны маленькие бесцветные глазки.
— Ладно, — неожиданно для себя дал он согласие. Тут же, однако, поправился — Посмотрим.
Но Нинке оказалось довольно. Она соскочила с колоды и побежала к двери, встала в солнечном прямоугольнике (волосы одуванчиком) и крикнула весело:
— А еще знаешь, что я умею? Я зла подолгу не таю — у меня карахтер такой! А ты не злопамятный?.. Пошли на улицу!
ДРАКА
Хоть бы пожар, что ли, в Михайловке случился, думал Славик, выходя на улицу и всматриваясь в оба ее конца.
Никого из мальчишеского народа за весь день он возле своего дома не видел. Будто все собрались в одном месте и готовятся к бою. Штаб разрабатывает план сражения, разведчики рыщут в расположении противника, на НП сидят самые зоркие…
Славик не хотел об этом думать, но приходилось. Вот и пытался представить, что в данный момент происходит. И все время трогал аппаратик в кармане джинсов. Глазастая Нинка это заметила.
— Потерять, видать, боишься? Дай мне, я не потеряю.
— Пусть будет у меня, — сказал Славик, — там один-два кадра осталось — вдруг что-то интересное увижу?
— Лучше бы меня еще сфотал. Что у нас может быть интересного?
Гонцы явились, когда Славик был во дворе. Они с Нинкой учили Полкана давать лапу, а тот не понимал, что нужно делать, и лаял на них, требуя за это печенья. Бабушка вышла на крыльцо и позвала:
— Славик, ужинать.
В этот самый миг у калитки возникли двое и поманили его к себе.
