могут появиться на Земле в любую минуту, а возможно, уже сейчас смотрят на них из огорода.
Кубик немного сердился: как может какой-то четвероклассник спорить с членом-корреспондентом Академии наук СССР!
— Имеет право, — говорил Славик, — если он… — и тут замолкал.
— Что он? Ну, что он? — нападал художник. — Он их видел, что ли? Своими глазами?
— Видел, — сказал Славик.
— Ну, это не разговор. Ты говори конкретно. Нет, не видел, не мог видеть!
Появилась Нинка, постояла, покачала головой, поцокала, чтоб ее слышали, языком. Но мужчины, разгоряченные спором, не обратили на нее внимания, и она ушла, вздернув голову.
А тут солнце коснулось горизонта за рекой. И, коснувшись, чуть от него отпрыгнуло и сплющилось. Тотчас сильно запахло огородным листом, а за ним с луга и речки потянуло травами, лягушками и кувшинками. Из Славикиного же дома остро запахло салатом из свежих, с грядки, огурцов, лука и укропа.
Кубик потянул носом, объявил, что ему пора разогревать консервы, и пригласил соседа поужинать с ним.
— Бабушка просила с ней хоть полчасика посидеть, — отказался Славик. — А то, говорит, бегаешь целыми днями, так и попрощаемся, не повидамшись.
После ужина он отправился на огород. Было уже темно, но Славик шел уверенно. У кукурузы остановился. Позвал шепотом:
— Ребята!
— Мы здесь, — раздалось в ответ.
Славик разглядел в кукурузе силуэты человечков.
— Так как мы завтра? Вы что-то решили?
— Решили, — отвечал Грипа. — Мы применим другой аппарат.
— А он не… ну, это… не опасный?
— Он менее опасен, чем первый. Ты спичек не взял?
— Нет.
— Тогда мы его покажем тебе завтра утром и научим, как пользоваться. Драка на когда назначена?
— Дерутся у нас, когда стемнеет, чтобы взрослые не видели.
— Хорошо бы посмотреть, — сказал кто-то в темноте, Славик не узнал — кто.
— Ничего интересного. Да и стоит ли рисковать — все-таки драка. — Не очень-то ему хотелось показывать землян с этой стороны.
— Ну ладно, — согласился Грипа. — Тогда до завтра.
— Спокойной ночи, — сказал Славик.
Стало еще темнее, и Славик по дороге домой два раза споткнулся и чуть не полетел носом в землю.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ДЯДЯ ВИТЯ?
Ночью Славику приснился Митяй — в страшном боксерском шлеме, в боксерских черных перчатках. Он шел впереди группы михайловцев и время от времени начинал пританцовывать, будто разминаясь перед боем. А Славик стоял впереди группы егоровцев — без шлема и без перчаток. Митяй все ближе и ближе… Вот он прыгает перед Славиком. Егоровцы начинают скандировать:
— Как-ра-тэ! Ка-ра-тэ! — и прихлопывают в ладоши.
В руках горожанина оказывается какой-то прибор, похожий на отцовский фотоаппарат. Митяй на прибор не обращает внимания и принимается боксировать. Славик отступает, держа прибор перед собой.
И вдруг Митяй начинает уменьшаться! Уменьшается, уменьшается, перчатки и шлем становятся ему велики, он сбрасывает их… Теперь уже Славик возвышается над ним. Противник его кричит — а голос его становится все тоньше, пока не превращается в писк.
И вот Митяй, став крохотным, как пришелец, убегает к своим, и они, в ужасе от того, что увидели, уносятся прочь, вопя во всю глотку. Маленький Митяй-Митяйчик не может их догнать, спотыкается о кочки, запутывается в траве, падает…
Славик бросается к нему.
— Сделай что-нибудь, — пищит Митяй, — чтобы я вырос! Я больше не буду-у-у!
Славик снова направляет на Митяя прибор, но тут его дергают сзади за рукав. Он оборачивается…
— Слав, а Слав! — Кто-то трогал на нем одеяло и звал шепотом — Славик!
— А?
— Слышь, Слав, вставай, а?
Славик открыл глаза и увидел в окне Кубика. Было уже светло.
— Айда со мной.
— Куда? — спросил спросонья Славик. — А который час?
— Пора вставать, — назвал время художник. — Вылезай через окно. Только тише… — Художник подхватил сонного мальчика под мышки и поставил на землю.
— Бабушку не разбудили? А то подумает, что цыгане тебя украли. — Кубик снова сунулся в окно. — Храпит Андреевна. Ну, двинули.
Они пошли по огородной тропинке к лугу. Славик еле поспевал за художником, потому что ему еще надо было зевать.
Полкан не вылез из будки, а только приветственно постучал хвостом в ее стену.
Миновав мокрую от росы кукурузу, Кубик оглянулся, вздохнул и замедлил шаг.
— Дядя Витя, — смог наконец спросить Славик, — а что случилось?
Кубик остановился.
— Случилось, — сказал он торжественным голосом, — Прекрасное Раннее Утро. А случилось оно потому, что я наконец встал в пять часов. А когда глянул и увидел, что это хорошо, — решил разбудить тебя. Ты хоть раз в жизни видел Раннее Утро?
Славик, зевая, помотал головой.
— Тогда — смотри! — Кубик повел рукой слева направо, будто показывая большую картину. — Знакомься! Зри! Это и есть Раннее Летнее Утро твоей Земли. — Последние слова художник произнес так, словно эту картину написал он сам. Или так, словно, не будь его, художника Кубика, утро бы не наступило.
Славик посмотрел. На первый взгляд ничего особенного. Надо всем — над лугом, над речкой, над гороховым полем — навис тонкий слой тумана. Этот слой был похож на одеяло. Одеяло там и сям шевелилось, колыхалось — казалось, под ним кто-то, просыпаясь, потягивается, ерзает, поднимает его коленями.
Славик покосился на художника. Тот не отрывал глаз от картины.
— Слава, не пропусти! — призвал он. — Сейчас начнут просыпаться краски!
Одеяло расползалось на ватные клочья, а те на глазах таяли, исчезали. Это солнце, — мальчик уже чувствовал его тепло затылком и плечами, — убирало одеяло.
И вот обнажилась речка и блеснула по-змеиному синим холодком.
На другом берегу тускло-зеленый куст ивняка вдруг стал наливаться зеленью, словно молодея или будто кто сбрызнул его живой водой. И обрывистый глинистый берег в одно мгновение зарыжел, заоранжевел, потеплел.
А луг перед ними — три-четыре! — будто сдернули с него кисею — засверкал такой ослепительной россыпью разноцветных искр, что Славику захотелось зажмуриться. И почему-то стало весело.
— А? — услышал он голос художника, отчего-то тревожный. — Ну?
