потоптал его ногами (не до смерти) и приказал шаману, чтобы тот закончил за него его речь — у него просто не хватает сейчас слов от ярости — и разъяснил бы изобретателю, в чем вред его новации и преступность замысла.
— Дум, — начал Шито-Крыто, — ничто так не подрывает авторитет первобытного человека, как Улыбка!
— Вот-вот, — кивнул Вождь, все еще не выпуская из рук дубины, — ты попал в самую точку, Шито- Крыто: подрывает авторитет!
— Вспомни, Дум, — продолжил шаман, — сколько неразумных голов было проломлено, прежде чем Вождь стал тем, кем ему предназначено было стать самим Духом Горы Тарарамом.
Дум, стоящий на четвереньках, потряс ушибленной головой.
— Вспомнил? А теперь вообрази, что великий Сокрушай, представ перед своим народом, возьмет да и разулыбается! Знаешь, что произойдет? Я думаю, земной диск треснет, и мы все очутимся в Бездне. Ведь каждый, увидев, как растягивается до ушей — непонятно для чего! — грозный рот Вождя, подумает, что с ним что-то не то: либо он заболел, либо сошел с ума. В Улыбке, Дум, народ узрит слабость, неуверенность Предводителя в своих силах! И скажи мне, Дум, вот что: если раньше кто-то, слушая Вождя, не соглашался с ним, что он делал? Да, правильно: неслух поднимал руки, потрясал ими и вопил дурным голосом, — так он сообщал о своем несогласии с Вождем. А как поступал с ним наш Глава? И это ты знаешь, Дум. Он подзывал несогласного поближе, поднимал дубинку и…
— Блямц! — подал голос с медвежьей шкуры Сокрушай.
— Именно так и было — блямц! И ты этому свидетель, Дум, не правда, ли? А теперь скажи мне, что будет, когда среди народа распространится твоя Улыбка? Не знаешь? Я открою тебе глаза, Дум. Своевольник не станет больше размахивать руками, выдавая себя. Он… Да, да, Дум, он улыбнется или, что еще хуже, ухмыльнется! Ухмылка же, неслышная, как змея, проскользнет по его лицу, и никто ее не заметит. Ибо Ухмылка, о неосмотрительный Дум, это и есть след змеи на лице человека! Ослушник остается невыявленным, с целой головой, в которой, как пчелы в дупле, будут роиться предательские мысли. И может так случиться, что, слушая Вождя или меня, ухмыльнется кто-нибудь еще. Эти двое увидят улыбки друг друга — и вот они уже сообщники! И уже готов заговор! Видишь, Дум, какую угрозу таит в себе Улыбка, какого врага ты нам подпускаешь!
— Шито-Крыто, ты молодец! — похвалил Вождь. — Прямо читаешь мои мысли! А теперь придумай ему наказание, — распорядился Сокрушай, — потому что я немного утомился, размышляя о вредоносности Думова изобретения. Самое трудное — это заглядывать вперед, но я с этим справился. Я знаю, что может принести нам такая, казалось бы, невинная вещь, как… как я назвал вариант Улыбки?
— Ухмылка, о великий.
— Да, Ухмылка. Ну и пакость же это, должно быть! За это, так сказать, изобретение, Дум, полагается разнести твою голову на мелкие кусочки. Но, может быть, Шито придумает другое? Надо хорошенько устрашить всех, чтобы никому не захотелось пустить змею на свое лицо.
— Дело об Улыбке, о Вождь, нужно оставить между нами. Его нельзя обнародовать. Улыбка, как я убедился, заразительна или, если сказать проще, заразна. Она немедленно прилипает к лицу того, кто ее увидел у другого. Поэтому пусть люди не знают об Улыбке как можно дольше. Суровые времена, суровые слова, суровые лица — вот наш девиз.
— А как же мы накажем Дума?
Дум, потирая ушибленную голову, смотрел то на одного говорящего, то на другого.
Шаман запустил руки в космы.
— Бабай меня забери, что-то я ничего оригинального не могу придумать! В голову лезет самое невинное: повесить, утопить, сжечь на костре…
— Шито-Крыто, — подал голос Дум, — помнишь, ты грозился услать меня к Краю Земли? По-моему, нет кары страшнее. У меня волосы поднялись дыбом, когда я об этом услышал впервые. Я осознал свою громадную вину и считаю: единственное, что мне остается после Улыбки, — это заглянуть в Бездну! Упасть в нее и, как ты говорил — помнишь? — бесконечно долго летя, превратиться в подобие сухого листа.
Шито-Крыто подозрительно посмотрел на Дума.
— Ну да, — сказал он, — мы тебя пошлем туда, а ты через неделю-другую вернешься!
— А ты дай мне провожатых, — посоветовал выдумщик, — двух крепких парней, от которых я не смогу убежать. Они проследят, как я исчезну в Бездне, придут и доложат вам.
Сокрушай переводил глаза с одного на другого.
— Боюсь, что ты хитришь, Дум, — сказал шаман, подумав с минуту, — но не могу пока поймать за хвост твою мысль.
— Послушай-ка, Шито, — проговорил вдруг Вождь. — За что мы хотим наказать Дума? За новинки! Изобретем же и мы кару! Край Земли — это как раз то, что нужно! Мы еще никого туда не усылали. Как аукнется, так и откликнется! Ты пропал на этот раз, Дум!
— Верная, как всегда, мысль, о великий! Но есть один вопрос. Как мы объясним народу наше решение, не упоминая об Улыбке? Ты больше ничего пока не изобрел такого, Дум, за что мы могли бы тебя законно приговорить к смерти?
— Есть кое-что, — сказал Дум уклончиво, — но это в наши дни неосуществимо, так что не стоит и говорить. Я посоветую тебе поступить проще, Шито-Крыто, — использовать выражение «Во избежание». Скажи так: «Во избежание дальнейших проступков этого»… как меня лучше назвать?
— Я бы назвал тебя просто негодяем, — подсказал Сокрушай. — Это поймет каждый.
— Мне все равно, раз меня ждет Край Земли, — согласился Дум, — но есть еще более прекрасные слова, подходящие к моему случаю: смутьян, еретик, баламут. Вот еще одно: прожектёр…
— Народу покажется мало Края Земли, если он услышит все эти слова, а большего наказания я не могу пока придумать, — сказал Шито-Крыто, — обойдемся «баламутом», «прожектёром», хотя я не знаю, что это такое, и «негодяем». Считай, что ты изгнан, Дум!
— Считай, что тебя нет, — кровожадно добавил Сокрушай, — Край Земли — это не шутка. Как только ты его увидишь, тебе расхочется улыбаться.
— Когда мне отправиться? — спросил Дум и поднялся с четверенек. Бояться больше было нечего.
— Торжественное изгнание состоится завтра, — ответил шаман. — Запасись едой, возьми в дорогу оружие: я хочу, чтобы ты умер предсказанным мной способом, а не в когтях случайного хищника. Ох, Дум, я так и вижу, как ты, несчастный, падаешь в Бездну! Провожатые, если они смогут вернуться, расскажут об этом зрелище. Наше племя содрогнется, услышав их рассказ, и никто никогда уже не рискнет что-нибудь придумать!
— У тебя неплохое воображение, о всеведущий, — сказал Дум, уходя, — еще немного, и ты стал бы моим конкурентом!
— Оно у меня достаточно хорошее, — проворчал шаман, — чтобы предвидеть, что чем кончается.
Дум было вышел, но тут же снова просунул голову в пещеру.
— Шито-Крыто, тебе все равно, в каком направлении мы пойдем?
— Ну…
— Что если мы двинемся в сторону Захода Солнца?
— Почему?
— Я свалюсь в Бездну вместе с Солнцем, и мне не будет так одиноко лететь в ней. Заодно посмотрю, что с ним там делается.
— Я подумаю, — ответил Шито-Крыто. — Мое решение ты узнаешь завтра.
Наутро племя собралось на площадке у пещер, где чернело место громадного костра, на котором можно было зажарить целого мамонта. Отдельно от всех стояли Дум и два молодых охотника — Напролом и Хоть-Куда, его будущие спутники в путешествии к Краю Земли. За плечами у них в кожаных мешках было то, что потребуется в дороге: еда, кремневые ножи, костяные иглы, запас сухих жил, что служили нитками. В руках все трое держали копья с кремневыми наконечниками.
Из пещеры Вождя вышли Сокрушай и Шито-Крыто. Приблизились к толпе. Встали так, чтобы их видели те и другие. Начал, как и полагается, Вождь:
