этого ко мне наконец спустился Христос, пощекотал меня усами моего кота Пушкина и голосом моей жены Ксюши сказал: «Просыпайся, тормоз!» Нет ничего приятнее, чем жизнь без ICQ.
Борьба со всеми этими опасностями, как ни странно, очень помогла мне завязать с моим албаном. Книжка была уже закончена, однако хитрый паразит все еще понемногу нудел — тут подправить, там дописать… И все же перед Новым годом, в связи с риском превращения моего старого компа в безоболочное взрывное устройство, я все-таки сбросил последнюю главу «Паутины» в Интернет.
И сразу почувствовал необычайную легкость. Ведь публикация — именно то, что нужно инопланетной твари. Размножение.
Забегая немного вперед: для прохождения полного жизненного цикла албану все-таки необходима бумажная публикация. Только так ты можешь прочесть рецензии настоящих, то есть бумажных критиков. И узнать, что твое представление о книжке как об анти-фантастической копилке личного опыта совершенно не канает с точки зрения настоящей литературы. У мокрецов свои законы суходрочки, чувак!
Начать хоть с названия. Только полный лох мог назвать албан словом «Паутина», которое банально означает то, о чем книга. Нет, опытные фантасты дают своим книгам названия из двух ярких слов, с эдакой искоркой загадочности между ними. «Стеклянные облака» или там «Одиночество феи». Если же название в одно слово, оно должно быть с мощным подвывертом, вроде названия африканского племени. Ну или хоть с греко-римскими корнями, какой-нибудь «Ксенобласт». Но это — удел мастеров.
Следующая важная вещь в бумажной книжке — обложка. Я-то по глупости верил в связь картинки с названием и содержанием. И даже немного завидовал Сереге Кузнецову, чья книжка называлась «Семь лепестков». Ну понятно, нарисовал марихуану на титуле — и все торчки твои! А у меня что? Кто заторчит от изображения паутины? Разве что уборщица с десятилетним стажем. Всякий нормальный человек понимает, что после этого есть только одно слово, которым нужно было срочно переименовать мой албан. Слово из трех букв — и все заборы стали бы моей рекламой!
Сначала казалось, что издатель Вадим Назаров разрешил эту проблему, когда изобразил на моей обложке психопата, заблудившегося в трех соснах. Увы, и это не соответствовало канонам! Критики ругали даже этого замечательного психопата.
Изучив тему по книжным лоткам, я пришел к выводу, что они правы. На обложке настоящей, классической русской фантастики принято изображать бабу с выпирающими отовсюду молочными железами (на заднем фоне — ебливый инопланетянин/дракон). Если фантастика «жестче», бабу заменяет мужик с лицом Брюса Уиллиса и фаллическим пестиком в руках либо фаллическим кораблем за спиной (на заднем фоне — разозленный, но все еще ебливый инопланетянин/дракон).
Третий вид обложки особо популярен в издательстве «АСТ»: парень с печальным лицом гомика, с пустыми руками, но в какой-то удивительно раскоряченной позе («Псы Любви», «Спектр», «Везуха» и т. д.). Я, правда, так и не въехал, то ли это художественный трюк такой (человек на карачках легче помещается на обложке), то ли особый поджанр фантастики для сексуально-неопределившейся молодежи. Хотя для самой продвинутой молодежи есть еще четвертый тип обложки, самый модный штамп постмодерна: испоганенная «Фотожопом» картина известного художника. Ну, это Пелевин и прочие изысканные Петросяны от фантастики. Но я не попал даже в эту уважаемую обойму.
Внутри самого албана критиков в первую очень расстраивало обилие технических терминов, с которыми не справлялись газообразные мозги гуманитариев. Вообще-то все мои «варежки», «зипуны», «лапти», «аляски», «компфетки», весь этот сибирь-панковский сленг был выдуман с практической целью — нужно было как-то по-русски называть все эти штуки. Но опять-таки, реальность авторского мира грубо попрала законы литературы: даже в далеком XXV веке инопланетяне должны говорить на языке ма-асковских патэушников.
Следующую претензию я вообще не понял. Речь шла о каких-то «характерах». По словам критиков, «характеры» вышли плоскими. Тут можно было сказать, что действие романа происходит в виртуальном мире, и там даже прямо в лоб написано, что первых аватаров рисовал Малевич… Однако здесь критики и без меня успевали опровергнуть собственные наезды: вслед за жалобами на плоскоту характеров они со всей силы обрушивались на излишнюю выпуклость одного «характера», носившего фамилию Лукьяненко.
Но этот аватар был изготовлен по тому же принципу, что и остальные! В моем албане было нарисовано около полусотни сетевых портретов известных деятелей Рунета. Когда албан только начинался, большинство из них я еще не видел в реальности. Портреты были чистыми слепками с Рунета: Тема Лебедев читал курсы урловодства, Паркер торговал вебелью, Вернер вызывал пробки на МКАДе с помощью сетевого робота «Мистер Смех», Носик радовался роспуску зеленоглазого ФАПСИ… А на личном сайте писателя Лукьяненко в то время самый популярный форум назывался «Лукьяненко и дети». Я никогда не видел форумов типа «Житинский и дети» или «Стругацкий и дети». И эта черта сетевой самокарикатуры показалась мне забавной.
Однако фанаты мэтра обиделись не на шутку. Мне даже пришлось написать отдельную статью «Дети Стекольщика», где объяснялось, что сам я считаю Лукьяненко вовсе не педофилом, а наоборот: просто он остановился в развитии на уровне 13 лет, потому все его романы и построены по принципу «Маленький мальчик нашел звездолет…» Но это наблюдение расстроило фанатов еще сильней. Видимо, в качестве кумира педофил милее инфантила.
И это еще не все. Самые тяжелая критика моего неправильного албана касалась самого странного литературного понятия, называемого «сужетом». Это специальный прием, который современные русские албаны заимствуют из голливудского кино и японских компьютерных игр (дешевым русским заменителем которых и являются современные русские албаны). Первые десять страниц книги идет таинственная затравка. Потом герой получает задание квеста. Ну а дальше как в рекламе: «Сел Иван Царевич на коня — и поскакал…».
Естественно, ни у кого в реальной жизни так не бывает. Но на то и «сужет», чтобы сужать реальность до карманного суррогата. А мой «сужет» был недостаточно «суженным». Что тут еще скажешь? Ну не скакал мой Иван Царевич до полного гемора, хоть ты тресни. На чем в Интернете скакать-то? На коврике от мыши и педальном стуле?
Неправильный «сужет», в свою очередь, приводил мою книжку к неправильной концовке. Я с удивлением узнал от критиков, что финал фантастического албана должен быть «понятным». Моя же концовка была необычной: главный герой, литератор, попал в мир, где вообще нету книг. Да, пожалуй, это слишком шизовая идея для русской фантастики. Должны же быть какие-то приличия! А вдруг это прочтут дети?!
И все же я недолго страдал от критики. Привычный к аналитике мозг быстро засек смешной паттерн: книжка вызывает раздражение только у критиков- мужчин. Зато женщины воспринимают моего Франкенштейна на ура. Их не мучает ни обилие технических заморочек, ни ширина «сужета». Как будто они вообще читают какую-то другую книжку! «Попробуйте сами описать снеговика перед подъездом и ночное падение сосульки так, чтобы захотелось оказаться на месте рассказчика», — предлагает критикам-мужичкам Екатерина Ваншенкина из «Озона». Ей вторит Анна Савиных на «Эхе Москвы»: «Самое интересное здесь — не повороты сюжета, а тщательно, с видимым удовольствием выписанный кошмар киберпанка».
Самую же эффектную штуку замутила Марта-Фрай. Из словесной руды моей книжки она добыла слово «худло» и отправила его гулять по просторам русского языка. Уже через год этот термин, означающий поточную художественную литературу, употребляли даже мои самые злобные критики. Лучшее подтверждение гипотезы о романе как «мусорном ДНК»: поезд довез пассажира.
О, эти теплые женские рецензии! Интересно, все ли писаки лелеют в башке этот мифический образ — красивая женщина, на лице которой отражается «вся гамма чувств-с», когда она читает твое гениальное произведение? Булгаков с этим особенно постарался: его героиня даже в огонь за рукописями лазила. И ведь веришь, веришь, и сам о таком иногда мечтаешь. Пока не прочтешь последний том того же Булгакова, где письма и дневники. Где он рассказывает, как отдал перепечатывать «Мастера и Маргариту» какой-то своей молодой родственнице. И стал наблюдать. Бедняга! На первой сотне страниц вообще никакой реакции, и лишь где-то в середине девушка один разок, вяло так, ухмыльнулась.
Если б я только знал, что теплые женские рецензии станут очередной литературной ловушкой… Когда с «Паутиной» было покончено, я с разгону написал небольшой рассказик «Парадокс Сапожника». И хотя виртуалка Мэри Шелли уже умерла, привычка к сетевым мистификациям у меня еще сохранилась: я выложил рассказ у себя на сайте с подзаголовком «Глава из нового романа».
Текст прочитала Аля Пономарева, главред журнала «Internet». И сказала, что он ей понравился — так что она готова купить весь роман, для публикации с продолжением в журнале. Пошутил, бля…
Пока публиковалось уже написанное, я в спешке нафигачил еще одну главу несуществующего албана «2048». И тем еще туже затянул петлю на собственной шее: Аля позвала меня на работу в журнал, заместителем главреда.
Встречая людей, которые не любят «историю по Фоменко», я иногда для прикола рассказываю им, кто такой академик Фоменко. Обычно даже не требуется доходить до теории гомологических групп, чтобы вежливо передать собеседнику свой намек: не стоит тебе, обезьяне-гуманитарию, пытаться оценивать шутки математиков международного уровня.
Паркер все-таки ошибся: следующий этап развития Рунета определила не политика, а секс. Хотя у государственных историков наверняка победит паркеровская версия. Какое политическое событие 2001 года, связанное с Интернетом, они вспомнят прежде всего? Наверняка — президентский указ, обязавший всех министров замутить сайты своих министерств к концу года. Но едва ли официальный историк напишет, как при обнародовании этого указа замруководителя аппарата правительства Алексей Волин перевел его на человеческий язык: «Ситуация, при которой московские проститутки имеют свои сайты, а федеральные министры — не имеют, кажется несколько странной». То есть министрам просто велели брать пример с более прогрессивной части населения.
Спешу успокоить читателей, которые решили, что моя история Рунета будет прямо-таки фоменковской, и буквально вся факторизуется до одной большой волосатой бутылки Клейна. Не бойтесь, все обойдется. Министр сельского хозяйства вовсе не бросится создавать сайт с изображениями животных в пикантных позах. Да и остальные министры тоже. Тут Паркер прав: политики вообще специальные существа.
Вот вам, к примеру, чт
Однако более шустрые отрасли народного хозяйства уловят сексуальный драйв новых технологий. И в первых рядах пойдут производители главного силоса — бумажной прессы.
Казалось бы, работа в популярном бумажном журнале — мечта любого интернет-журналиста. Но тут своя дилемма. Чем дольше обитаешь в Сети, тем невыносимее возвращаться к бумаге. Про шпионские трусы в «Известиях» я рассказывал, да? Так это еще цветочки: не глянец, а всего лишь ежедневная
