которые не могут быть равнодушными, в то время как…
… Речь продолжалась минут десять, и я успела заскучать, слушая ее. Подобные передовицы классно получаются у Сергея Ивановича. Но я их читать не могу, хотя и понимаю их необходимость.
К сути дела Юлия Афанасьевна перешла после многозначительной паузы, очевидно, данной для привлечения внимания аудитории. Я это поняла и изобразила требуемую реакцию, нахмурив брови и взяв авторучку.
— Появившееся сословие так называемых «новых русских» обращает пристальное внимание на свое поведение, в том числе и в плане морально-этическом…
Она сделала еще одну паузу, на этот раз угрожающую, и я нахмурилась больше, готовясь честно высидеть еще минут десять, но тут же про себя подумала: «А какого черта?»
— Я все еще не могу понять, уважаемая госпожа Николенко, в чем состоит ваше дело ко мне, — ровно произнесла я и значительно посмотрела на часы, постукивая ручкой по столешнице.
— Я бы хотела передать вам для публикации в вашей газете совершенно секретные документы, касающиеся прошлой жизни супруги одного из таких «новых русских», — понизив голос, проникновенно сказала она. — Люди аморальные должны быть наказаны. Вы как считаете?
Я осторожно кивнула, потому что пока не считала никак. В данном конкретном случае, разумеется.
Юлия Афанасьевна щелкнула замками портфеля и положила на стол красную картонную папку с завязками. Развязав их, она стала демонстрировать содержимое папки.
Передо мной легли три цветные фотографии. На всех была одна и та же женщина, одетая в танцевальный костюм: в блестящие узкие плавки и такой же узкий бюстгальтер с серебряной бахромой. На голове у женщины высился плюмаж из страусиных перьев, закрепленный на маленькой шапочке. Женщина была крашеной блондинкой с ярким макияжем на лице. Судя по фону, фотографии были сделаны в ресторане.
Юлия Афанасьевна разложила фотографии ровным рядом и молчала, ожидая моей реакции, а я в это время быстро соображала. Получить компромат всегда лестно и интересно, однако если он будет такого пошиба, то тут еще стоит подумать, нужен ли он?
Лицо женщины на фотографиях мне было совершенно незнакомо.
— Кто это? — спросила я.
Губы моей собеседницы презрительно дрогнули.
— Это Нина Карманова, жена Владимира Ивановича Карманова, президента «Спецстройкомплектации».
Имя это я знала. Владимир Иванович создал свою фирму на развалинах бывшего государственного предприятия, которое он возглавлял в прошедшие времена. В отличие от коллег, он сумел не только удержаться на плаву в новых условиях, но еще и выбиться в ведущие предприниматели города и области. А еще мне было известно, что Владимир Иванович откровенно в политику не лез, по крайней мере ни в одном скандале он не упоминался. К тому же компромат мне предлагали какой-то непонятный… если не сказать, несерьезный.
— Когда сделаны фотографии? — спросила я.
— Десять-одиннадцать лет назад, — ответила Юлия Афанасьевна, — после замужества Нина закончила свою… м-м-м… артистическую деятельность.
— А что здесь криминального? — удивилась я, рассматривая в общем-то невинные фотографии.
Юлия Афанасьевна хмыкнула:
— Может быть, это и было в порядке вещей тогда, когда Ниночка, — это имя она произнесла с откровенной ненавистью, — вертела своей задницей в кабаках перед пьяными кобелями, но сегодня, будучи на виду, выступая по телевизору и агитируя за сбор средств на детские дома, все это смотрится совсем по- другому.
Юлия Афанасьевна протянула мне еще несколько фотографий. На них была изображена приятная моложавая женщина, примерно сорока лет, при выходе из машины и в кафе.
Я быстро просмотрела все, что мне было предъявлено. Компромат, конечно, был, мягко говоря, условным. Но впечатление сумасшедшей Юлия Афанасьевна не производила. «Директоров ПТУ, наверно, проверяют „на дурочку“, — подумала я, — но то, что она мне показывает, для газеты не имеет смысла. Если только, — я внимательно посмотрела на мою собеседницу, — если только она не хочет проплатить заказную статью против этой Нины».
— Почему вы начали собирать документы, — так назвала я то, что мне показали, так как компрой эти фотографии не были, потому что самое интересное в них только подразумевалось, а это уже не факт, — именно на Нину Карманову?
— Надо же с кого-то начинать, верно? — вопросом ответила мне Юлия Афанасьевна. — К тому же такой вопиющий пример…
Я хотела уже сложить все аккуратной стопочкой и вернуть владелице, но одна фотография привлекла мое внимание. На ней Нина была снята в каком-то кафе в обществе молодого полноватого мужчины с грустными глазами и кучерявой порослью на голове, торчащей от висков в стороны и вверх, словно его током шарахнуло. Я прекрасно знала обладателя этой непослушной шевелюры. Это был мой стариннейший знакомый Фима Резовский.
— Представительный мужчина, — одобрительно улыбнулась Юлия Афанасьевна. — Вот и подумайте: что может делать в его обществе приличная замужняя дама в кафе три раза за один месяц? Если это дама приличная, конечно.
Я и подумала, но о другом. Фима был начинающим адвокатом и работал у своего папы, тоже адвоката. А папа специализировался на имущественных спорах богатых наследников. Таким образом, абсолютно бестолковое дело, каким оно мне представлялось раньше, теперь заставило меня помедлить с оценкой. Возникло впечатление, что здесь что-то нечисто.
Заметив перемену в моем настроении, Юлия Афанасьевна бросилась в атаку с новой силой. А уж давить на мозги она умела: видно, сказывался опыт работы с непослушными учениками. Наконец мы с ней договорились о том, что я оставлю у себя фотографии и в течение трех дней приму решение. В том смысле, что беру я их для публикации или нет. Печатать предъявленный мне «компромат» я в любом случае не собиралась, но благодаря ему у меня появился повод для встречи с Фимой. Разговор с ним и должен был помочь мне разобраться в этой непонятной истории. Мадам Николенко вытребовала с меня расписку в получении «документов» и, откланявшись, закончила свой визит.
Провожая надоевшую мне гостью до дверей своего кабинета, я почувствовала себя очень утомленной. Попрощавшись с дамой, я бросила взгляд на редакцию.
Девица, составляющая эскорт Юлии Афанасьевны, восседала на стуле рядом с Ромкой, покачивала ногой и, позевывая, смотрела на его занятия. Гонору в девочке было выше крыши, а вот мысль в глазах отсутствовала. Я была уверена, что она ничего не понимает в компьютерах. И во всем остальном, похоже, разбирается тоже весьма слабо.
— Ты все, что ли, мамуль? — лениво спросила девица Юлию Афанасьевну.
— Да, Светочка, пойдем, — строго ответила «мамуля», и я тут же прикрыла дверь кабинета, будучи не в силах видеть их обеих.
Вернувшись к столу, я снова села в кресло и взяла из ящика пачку с сигаретами. Я поймала себя на мысли, что закурить в присутствии этой мымры я просто не решалась. Очень недовольная собой, я сделала это сейчас.
Влетела раздраженная Маринка.
— Ну как? — с разбегу крикнула она.
Я только махнула рукой, вздохнула и приложила пальцы к затылку.
Маринка подошла и развернула к себе фотографии.
— Дай закурить, — попросила она, присаживаясь на стул.
Я протянула ей пачку. Маринка выбила сигарету и, показывая на фотографии, спросила:
— Это она принесла?
Я молча кивнула.
— А зачем?
