— Зовет. Видать, еще что-то случилось, — сказал мужчина в черном костюме.
И тут только мы узнали в нем Шерзода.
— Ребята, как хорошо, что вы приехали! — закричал он от радости. — У меня свадьба. Женюсь я, черт возьми, сегодня. На самой красивой девушке нашего города!
Когда прошла первая радость, он сказал:
— Ну что, ребята, пошли сперва к старику. Нельзя его в такой день оставлять без внимания.
Старик был небольшого роста, с удивительно крепкими руками, в которых он держал большую желтую дыню. Лицо его украшали излучающие доброту, чуть запавшие глаза, которые, как видно, немало повидали в своей жизни радости и горя.
— Ты, сыпок, я вижу, сегодня женишься, — обратился старик к Шерзоду. — Возьми на свадьбу эту дыню, такой нигде больше нет. Уж извини старика, что потревожил в такой важный в твоей жизни день. Да и костюм, я вижу, ты испачкал.
— Ничего, отец, жена будет в доме, наведет порядок, — пошутил Шерзод.
— Да, сынок, ты прав. Жена наведет порядок. Но зависит это и от тебя, от твоего отношения к ней, — сказал старик. Вот вы знаете, что в жизни самое прекрасное? — неожиданно, внимательно посмотрев на нас, спросил он и продолжил: Я, например, думаю: мир человеческого общения. А проще говоря — человеческая доброта. Мне вот семьдесят семь. Иногда путаю имена своих детей, а в именах внуков и правнуков вообще разобраться не могу. Но вот имена добрых, хороших людей, с кем мне приходилось встречаться, работать, воевать, пусть им земля будет пухом, никогда не забывал и буду помнить до самой смерти.
Он сел на свое удобное сиденье, аккуратно обшитое черным дерматином, и продолжал:
— Есть такая притча… У одного человека был единственный сын. Как-то раз ранним утром разбудил отец сына и говорит: «Знаешь, сынок, тебе сегодня исполнилось шестнадцать лет. Хватит заниматься детскими забавами. Ждет (тебя сегодня серьезное и важное дело. Возьми и вскопан наш земельный участок. Пора его чем-нибудь засеять. Сам знаешь, какая короткая весна в наших краях». — «Хорошо», — сказал сын и после ухода отца на работу взялся за дело. Через несколько часов работы его руки были в кровавых мозолях. От каждого удара кетменя о землю мальчик ощущал в руках невыносимую боль. Он уже собирался было бросить свою затею. Но вспомнил данное отцу слово и поэтому продолжал работу. И вдруг увидел в земле край небольшого кувшина. Он бросил кетмень, руками расчистил землю и вытащил кувшин на поверхность. На кувшине была сделана надпись «Золото». Обрадовался юноша. Поставив кувшин на дувал, он решил, что надо копать дальше. Если нашелся один кувшин, возможно, есть и второй. Он уже не обращал внимания на свои мозоли, на усталость, на жаркое, палящее солнце. И не ошибся. Нашелся в земле и второй кувшин. Юноша расчистил его со всех сторон, попытался поднять, но не смог. Все его попытки не увенчались успехом. «Черт возьми, — возмущался юноша, — такой же кувшин, как и первый, а поднять его невозможно. Только вот надписи на кувшинах разные. На первом „Золото“, а на втором „Мир человеческого общения“».
На другое утро разбудил его отец, похлопав по плечу, спросил: «Сынок, расскажи мне, пожалуйста, как ты сумел с таким большим участком в течение одного дня управиться?» Сын и говорит: «Нашел я в земле два одинаковых кувшина. Первый, с золотом, вытащил я без труда, а вот второй, ради которого пришлось все кругом раскопать, я так и не сумел ни поднять, ни даже закопать». — «А что ты сделал с первым кувшином?»— спросил отец. «Вот первый кувшин, с золотом, я без особого труда закопал в землю», — ответил сын. «Так просто взял и закопал?»— переспросил его отец. «Да, отец, взял и закопал его поглубже. Потому что в жизни есть вещи гораздо весомее и дороже золота», — ответил мальчик. «Что же?»— спросил отец. «Вот на втором кувшине сделана надпись „Мир человеческого общения“. Что может быть выше этого, отец? И мне кажется, что этот мир доброго человеческого общения постигает тот, кто считает главным в своей жизни труд», — ответил юноша. Отец, похлопав его по плечу, с гордостью сказал: «Теперь я вижу, что у меня вырос настоящий сын!..»
— Вот и все, дорогие мои, — помолчав немного, закончил свой рассказ старик. — К сожалению, надо ехать. Очень рад нашей встрече…
И арба медленно двинулась по направлению к базару.
На свадьбе у Шерзода мы сидели за самым почетным дастарханом.
И перед каждым из нас лежал на столе маленький ломтик дыни как напоминание о мудром рассказе старика и этой простой истории, происшедшей на старой площади удивительно теплого и милого города.
Дядя, верни солнце!
В узком коридоре поликлиники было многолюдно. Свободных стульев не было, и он стоял в полусогнутой позе, внимательно рассматривая посетителей. «Подумать только, все пожилые и старые, ни одного моложе меня. Сам виноват. Надо было раньше прислушиваться к советам врачей», — раздумывал он.
«Завтра коллегия. Интересно, получил ли мое письмо министр! Вряд ли, если б получил, то позвонил бы. Надо убедить его, иначе все пойдет насмарку. Иного пути нет, в период реконструкции надо произвести снос двух производственных цехов. Да какие это цеха? Старые конюшни…»
— Вы что-то сказали? — спросила проходящая мимо медсестра.
— Да нет, что вы. Это я так, — вытирая пот со лба, ответил больной.
Постояв немного, он неторопливым шагом вышел во двор поликлиники. После ночного весеннего ливня весь двор был усыпан крупными яблоками.
— Надо же, сколько яблок и какие чудные сорта, — вслух сказал больной.
Две девушки, весело переговариваясь между собой, собирали яблоки в полиэтиленовые мешочки под согнувшимися, тяжелыми от дождя ветками многолетних яблонь.
Увидев на садовой аллее скамейку, больной направился к ней. Из открытого окна его окликнули.
— Молодой человек… — обратился к нему пожилой человек в белом халате.
Больной, ничего не отвечая, кивнул головой, как бы давая согласие вернуться в здание поликлиники.
— Сколько раз я вам говорил, как только ни уговаривал вас, милейший! Одевайтесь. Не то может оказаться поздно, — осмотрев больного, вздохнул врач.
— Какой непонятливый пациент, — заполняя анкету, выразила недовольство медсестра.
— Вот вам направление в больницу… — подавая исписанный жирными чернилами белый листок, врач выразительно смотрел в глаза больному.
Медсестра, отложив анкету в общую стопку, поддержала начатый врачом разговор:
— Да вы поймите! У вас же семья! Сын и две дочери. Ладно, о себе не думаете, так подумайте о жене, о детях!
— Будем надеяться на лучший исход. Только я вас очень прошу, сегодня же ложитесь в больницу, а то будет поздно, совсем поздно, — положив руку на плечо больного, снова глубоко вздохнул врач.
— Хорошо, доктор. Только послезавтра, завтра у меня коллегия, и мне…
— Какая коллегия? — перебив больного, воскликнул врач.
— Мне нужно быть на этой коллегии, да и вообще, нужно успокоить жену, побывать на заводе, а то бог его знает… — грустно усмехнулся больной.
— Да бросьте, бросьте вы тут панихиду справлять. Пока есть хоть маленькая надежда, надо бороться и верить в жизнь. Шагом марш! — командирским голосом приказал врач. — Я проверю, слышите, сегодня же проверю! — прикрикнул он вслед медленно уходящему больному и покачал головой.
Обходя по тротуарам небольшие лужи, образовавшиеся после ночного ливня, больной чуть ли не вслух ругал самого себя: «Надо было вчера разобраться с диспетчерами, почему неритмично стал работать четвертый цех…»
— Надо, надо, — повторил он вслух и вдруг ощутил на щеке тепло солнечного луча.
Он поднял голову и увидел на балконе высотного дома мальчика лет семи-восьми с маленьким
