по советским законам — гражданки села Лосевки, на своем общем собрании единогласно постановили просить районный центр прикрыть в нашем селе винную лавку. Афимью Милёхину единогласно избираем, чтобы безотлагательно ехала в район, хлопотать о нашем решении».
— Ну, бабоньки, все ли понятно? Может, еще что добавите? — обратилась к собранию Афимья.
Женщины, сияющие и довольные, дружно закричали:
— Все до капельки понятно, ягодка! Все хорошо, и добавлять больше нечего.
— Тогда, бабоньки, собранье наше объявляю закрытым!
На второй день после собрания тетку Афимью провожали в город. От села до железнодорожной станции двадцать километров. Брат Парашки Миколаевой Матвейка изъявил согласие подвезти Афимью до станции.
В городе Афимья первым долгом пошла в исполком.
Там она — прямиком к секретарю Шурыгиной. Худощавая смуглая женщина с черными, как деготь, волосами внимательно выслушала Афимью. Потом ласково хлопнула ее по плечу:
— Ладно. Постараемся сделать все, что можно. А ты пока поезжай домой, чего тебе в городе зря проживаться. Решение получите по почте.
Распрощавшись с Шурыгиной, Афимья поехала в Лосевку. В сердце она везла радостную надежду.
И действительно, через две недели пришла в Лосевку бумага с печатью. Получив эту бумагу, Афимья сейчас же послала оповестить село насчет собрания.
По одной стороне села бегал Степка Разуваев, курносый мужик в вытертом полушубке, по другой стороне — долговязый Спирька Шугай. Они стучали в ставни палками и что было мочи кричали:
— Екстренно на собранье!
Если кто-нибудь спрашивал, что за собрание, они, не останавливаясь, отвечали:
— Придешь — узнаешь!
На собрание пришли все — и мужики, и бабы, и ребятишки.
Сборная изба не смогла вместить в себя всех собравшихся. Запоздавшие стояли во дворе.
Собрание открыл председатель сельсовета Семен Пыхтов. Поднявшись со скамейки и оперевшись обеими ладонями о край стола, он громко сказал:
— Граждане! На основании коллективного ходатайства всех женщин нашего села о закрытии существующей у нас винной лавки сегодня мы получили постановленье. Насчет этого постановленья сельсовет и решил срочно собрать всех вас. Иван Спиридонович сейчас зачтет вам бумагу.
Кончив говорить, он выпятил грудь и повел по сторонам остриженной «под ерша» головой.
Секретарь сельсовета Иван Спиридонович откашлялся и, поправив на носу связанные ниткой очки, начал читать:
— «Лосевскому сельсовету. Копия Буровскому рику и отделению Центроспирта, — вычитывал слово за словом секретарь. — Рассмотрев ходатайство лосевского женского актива о закрытии винной лавки в Лосеве, Сыровской районный исполком постановил просьбу эту удовлетворить. Винную лавку закрыть с момента получения данного постановления».
Кончив читать, Иван Спиридонович перевел дух и осторожно опустился на лавку. Сняв очки, он вытер потную лысину.
В избе стояла тишина.
Общее молчание нарушила Марья Емелькина. Возбужденно сорвав с головы платок и махая им, она закричала:
— Молодец, Афимьюшка, что надоумила нас! Не ждали мы, что наша бабья просьба так скоро будет исполнена. А мой-то Игнашка, мой-то пьяница разнесчастный, опять было собрался овцу продать. А теперь вот на — выкуси. Как раз перед праздником, вовремя пришла эта бумага.
Марью поддержали все бабы. Раздались десятки голосов:
— Как раз вовремя. Председатель, действуй по постановленью. Айда все вместе закрывать лавку. Чтобы при нас и все печати положили.
Кто-то из мужиков с досады хлопнул об пол шапкой. Но когда мужик трезвый, храбрости у него наполовину меньше. Это пьяному море по колено. А трезвый понимает, что против собрания не пойдешь.
Афимья, не замечая враждебных взглядов мужиков, цвела общей бабьей радостью.
Хотя у нее не было пьяницы-мужа, ее никто не бил и не пропивал ее трудов, однако бабьи слезы были горьки и ей. Бабьи синяки были больны и ей. Подбодренные, улыбающиеся женщины окружили ее тесным кольцом и наперебой говорили:
— Спасибо тебе, что научила. А то бы мучились по-прежнему.
Председатель искал в шкафу сургуч и прятал в карман аккуратно завернутую печать.
Постановление нужно было выполнить немедленно.
В субботу, перед вечером, ко двору Никодима Шапкина на гладком буланом жеребце, в тарантасе, с грохотом подкатил запыленный, бородатый человек в поддевке. Пока седок не торопясь вылезал из тарантаса, буланый беспокойно бил о землю копытом и, всхрипывая, тряс косматой гривой. Из калитки навстречу выбежал хозяин, Никодим Силыч.
— А… Стратонт Иваныч! Добро пожаловать. Нежданно-негаданно. Милости просим, дорогой гостюшка…
Приятели любезно трясли друг другу руки и улыбались в широкие бороды. Через полчаса они сидели в горнице за накрытым праздничной скатертью столом и пили чай с сотовым медом.
Хозяйка, Глафира Мироновна, усердно потчевала гостя и, не давая ему толком отдышаться, наливала стакан за стаканом густо заваренного «любительского» чая. Разговор за чаем был оживленный… Говорили о трудной жизни, о скоте, о пасеках, о продналоге; подсчитывали барыши. И казалось, что этому разговору не будет конца… Стратонт Иваныч шумно крякнул и, вытирая вспотевшую лысину большим грязноватым платком, решил приступить к делу.
— А я к тебе, Никодим Силыч, с агромадной просьбой… Сделай божеску милость, помоги оборудовать махонькое дельце. Деньжонок хочу попросить в кредитном товариществе, сот пяток… Позарез нужно. Из-за этого все дело стоит. А у тебя, я слыхал, в кредитке сподручный человек имеется, не просто так себе, какой ни на то, а самый наглавный. Так вот — нельзя ли как-нибудь это дело мне смозговать… Уж я бы в долгу не остался. А не то прямо зарез.
Никодим Силыч опрокинул кверху донышком допитый стакан и, отодвигаясь от стола, визгливо чихнул. Собрав рыжую бороду в кулик, он как-то нерешительно заговорил:
— С моей стороны, Стратонт Иваныч, препон никаких не будет. Я, как говорится, для дружка и сережку из ушка. Председатель нашей кредитки, верно, человек, сподручный мне. Выручал он меня, можно сказать, из беды не раз. За это ему спасибо большое. Хошь и коммунист, а мужик, можно сказать, обеими ногами на нашей точке. Человек он компанейский, любит поговорить и выпить. Таких людей поискать… Но… дело вот в чем. Нынче у нас что?.. Суббота. Так. Завтра, значит, воскресенье христово. Вот завтра как раз и удобно бы было заманить его в гости. А там уж говори — дело сделано… Но вот немножко не того. Дело-то, говорю, не того, Стратонт Иваныч. Комиссия будто какая-то приехала из уезда… Вроде чтой-то проверять или еще зачем. Шут их разберет… Ну вот, наш председатель кредитки (Савелием Кузьмичом он обзывается) и ходит теперь, как ровно чумной. Встретил я его как-то, а он туча тучей. Я картуз приподнял, а он мне ни здорово, ни прощай. Уж не с ума ли спятил, дьявол голоштанный, пра. Вот тут и выходит, вроде как запятая. Хошь и сподручный человек он, этот самый Савелька, сукин кот, а перед начальством все же, видать, не хочет уронить себя лицом в грязь… Этак, пожалуй, завтра не придется нам заманить его, шельму, в гости- то. Вот ведь дело-то в чем.
