История Христианской Церкви Tом III Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого

l:href='#n522' type='note'>[522].

Наконец, Иерусалимский епископ, после долгих споров с митрополитом Кесарии и патриархом Антиохии, смог добиться достоинства патриарха, но это была в первую очередь почетная должность, и его реальная власть была намного меньше, чем у других патриархов. Если бы от древнего Иерусалима после 70 г. не осталось лишь фрагмента городской стены с тремя воротами, без сомнения, город древнейшей христианской общины занимал бы, как во времена Иакова, ведущее положение в церковной иерархии, но теперь на почтенных руинах возвышался новый город, Элия Капитолина, возникший во времена Адриана. Паломничество императрицы Елены и великолепные церкви, воздвигнутые ее сыном на святых местах, придали Иерусалиму новое значение — центра паломничества верующих со всех концов христианского мира. Его епископ подчинялся митрополиту Кесарии, но вместе с ним председательствовал (вероятно, secundo loco) на палестинских соборах[523]. Никейский собор дал ему почетное превосходство над епископами, но не независимость от митрополита Кесарии. По крайней мере, таким представляется нам значение краткого и довольно туманного седьмого канона: «Поскольку таков обычай и древняя традиция, что епископ Элии (Иерусалима) должен быть почитаем, он также будет занимать почетное положение[524], в то время как метрополия (Кесарии) сохранит то достоинство, которым обладает». Законные отношения между ними оставались неопределенными в течение долгого времени, пока Четвертый вселенский собор на седьмом заседании не утвердил епископа Иерусалима в ранге патриарха и не выделил ему в качестве епархии три палестинские провинции, что не вызвало возражений.

§57. Соперничество патриархов древнего и нового Рима

Таким образом, в конце IV века во главе вселенской церкви Греко–римской империи стояли пять сотрудничающих и независимых друг от друга патриархов, четыре на Востоке и один на Западе. Но, по аналогии с политической организацией, в ней присутствовала тенденция к видимому и явному единству, которая с самого начала лежала в основании развития иерархии и формирования епископата, а теперь содействовала продвижению от олигархического правления к монархическому, особенно на Западе. Теперь империя географически и политически была разделена на Запад и Восток, которыми, после смерти Феодосия в 395 г., управляли разные императоры и которые так и не воссоединились постоянно, поэтому нам следовало бы ожидать, что такое двоевластие возникнет и в церковной иерархии. И действительно, мы наблюдаем двух патриархов — Древнего Рима и Нового Рима. Один представляет Западную или Латинскую церковь, другой — Восточную или Греческую. Сейчас мы подробно рассмотрим их власть и отношения.

Организация церкви на Востоке находилась под таким сильным влиянием политической организации, что епископ императорской столицы не мог не стать самым могущественным из четырех восточных патриархов. Второй и Четвертый вселенские соборы, как мы уже видели, подтвердили его фактическое превосходство, и он начал обладать наивысшим достоинством[525]. Начиная с правления Юстиниана I он обладал также высшей апелляционной властью и почетным титулом вселенского патриарха, который продолжает носить до сих пор[526]. Он рукополагал других патриархов, нередко принимал решение об их отставке или назначении, используя свое влияние, и прибегал к любой возможности вмешаться в их дела и утвердить свою верховную власть, хотя папы и их делегаты при императорском дворе неустанно протестовали против этого. Патриархии Иерусалима, Антиохии и Александрии на протяжении V — VI веков слабели из?за постоянных споров с монофизитами, а позже, после 622 г., вследствие вторжения мусульман от них осталась лишь тень. Патриархия Константинополя, напротив, распространилась на юго–запад и север; в период своего максимального процветания, между VIII и X веком, она, помимо своей первоначальной епархии, охватывала Калабрию, Сицилию, все иллирийские провинции, Болгарию и Россию. Несмотря на частые разрушительные землетрясения и пожары, несмотря на нападения персов, арабов, венгров, русских, латинян и турок, Константинополь до середины XV века оставался столицей Византийской империи и Греческой церкви. Но в сущности Константинопольский патриарх всегда оставался лишь primus inter pares и никогда не обретал такого превосходства на Востоке, какое обрел папа над митрополитами Запада; и в еще меньшей мере, чем его соперник из древнего Рима, он покушался на право единовластного управления церковью. Константинопольский патриарх претендовал лишь на равные права и равнозначное достоинство с епископом Рима.

В конечном итоге в долгом споре между двумя ведущими патриархами христианского мира победил римский. Монархическая тенденция иерархии была на Западе намного сильнее, чем на Востоке, она требовала возникновения универсальной монархии в церкви.

Патриарх Константинополя пользовался поддержкой императора и всеми благами императорской резиденции. Новый Рим был прекрасным и очень выгодно расположенным городом, идеально пригодным для местонахождения правительства, развития торговли и культуры, мостом между двумя континентами; он же был мощной крепостью, сдерживавшей натиск варваров. Он никогда не был осквернен идольскими храмами, но был основан как христианский город. В нем процветали науки и искусства, в то время как Запад захлестывали неуправляемые волны варварства; он хранил знания о греческом языке и литературе в Средние века, а после вторжения турок бежавшие из него ученые пробуждали в Латинской церкви тягу к классическим исследованиям, пока в конце концов Греция не восстала из мертвых в виде греческого Нового Завета в руке верующих и не зажгла таким образом факел Реформации.

Но Римский патриарх пользовался большими преимуществами. В нем объединялись, что признает даже греческий историк Феодорит[527], все внешние и внутренние, политические и духовные предпосылки к высшей власти.

В первую очередь его власть имела под собой церковное и духовное основание, так как восходила, по общему мнению, через непрерывную преемственность к апостолу Петру. Константинополь же не был apostolica sede, он возвысился в силу чисто политических причин, хотя в некоторой степени и был правопреемником митрополии Ефеса[528]. Поэтому папы после Льва почти без исключений ссылались на божественное право своего сана и превосходство главного из апостолов над всей церковью.

Даже с политической точки зрения древний Рим обладал более долгой и великой императорской традицией, чем новый, и был связан с воспоминаниями о расцвете империи; основание же Нового Рима было началом ее упадка. Когда Западная империя попала в руки варваров, Римский епископ оказался единственным наследником великого имперского прошлого или, по известному высказыванию Хоббса, «коронованным призраком погибшей Римской империи, сидящим на ее могиле».

Опять же, сама удаленность Рима от императорского двора благоприятствовала формированию иерархии, независимой от всякого политического влияния и интриг, в то время как епископу Константинополя приходилось расплачиваться свободой церкви за политические выгоды своей близости ко двору. Традиция donatio Constantini, хотя она и выдумана в VIII веке, вполне соответствует истине: перенос императорской резиденции на Восток дал папам возможность обрести мирскую власть и политическую независимость.

Кроме того, в период великих споров никейской и посленикейской эпохи о Троице и христологии папы славились тем, что они неизменно держались ортодоксии вселенских соборов и традиционного исповедания[529]; Константинопольская же епархия с ее греческим духом неустанного богословского разномыслия и споров осквернила себя арианской, несторианской, монофизитской и прочими ересями и в целом, даже в вопросах веры, зависела от переменчивых капризов двора. Поэтому даже спорящие партии Востока склонны были искать совета и поддержки у римского престола и часто давали тем самым ему желанную возможность высказать свое веское мнение. Эта периодическая практика создала благоприятную основу для теории юрисдикции. Roma locuta est приобрело характер высшего и окончательного суждения. Рим многому научился и ничего не забывал. С великим административным тактом он умел обратить себе на пользу любое обстоятельство.

И наконец, хотя Греческая церковь вплоть до Четвертого вселенского собора, бесспорно, была главной