Никейского, Первого Константинопольского, Эфесского и Халкидонского, то мы уже представляли их позицию в связи с их законами о патриархальной системе[588]. Мы видели, что они отдают Римскому епископу почетное превосходство среди пяти равных по официальным правам патриархов, то есть признают его
Следовательно, остается признать неоспоримым исторический факт, что величайшие догматические и законодательные власти древней церкви решительно выступали против конкретных папских притязаний Римского епископата, хотя и поддерживали его патриаршие права и уступали ему почетное первенство в патриаршей олигархии. Последующее отделение Греческой церкви от Латинской по сей день доказывает, что она не желает жертвовать своей независимостью от Рима и отходить от постановлений величайших соборов.
Однако существует различие между греческой и протестантской оппозицией в отношении к универсальной монархии папства. Греческая церковь протестовала против нее исходя из сложившейся олигархической патриаршей иерархии V века — в ту эпоху и на основании того принципа церковной организации, которые предшествовали периоду влияния папства в мировой истории. Евангельская же церковь протестует против него на основании более свободного представления о христианстве, видя в папстве институт, который стал правомерным продолжением патриархальной системы и был необходим для формирования романо–германских народов Средних веков, но со временем исполнил свою миссию и изжил себя. В Греческой церкви папства никогда не было. История же Евангельской церкви по сути включает в себя такой период. Папство стоит между веком патриаршей иерархии и веком Реформации подобно тому, как теократия Моисея стоит между эпохой патриархов и пришествием христианства. Протестантизм одновременно отвергает и папскую монархию, и патриархальную олигархию, но считает и то и другое оправданным в определенное время и на определенном этапе развития христианского мира.
I. St. Leo Magnus:
II. Acta Sanctorum: sub Apr. 11 (Apr., tom. ii, p. 14–30, кратко и неудовлетворительно). Tillemont:
Личности большинства ранних Римских епископов оставались в тени их высоких постов. Дух века и общественное мнение управляли епископами, а не наоборот. В предыдущий период Виктор в пасхальных спорах, Каллист — в спорах о восстановлении отступников, Стефан — в спорах о еретическом крещении первыми проявили иерархическое высокомерие, но в этом они поторопились и вызвали решительное сопротивление со стороны Иринея, Ипполита и Киприана, хотя во всех трех вопросах раньше или позже восторжествовало римское мнение.
В рассматриваемый нами период Дамас, подчинивший римской юрисдикции Иллирию и установивший авторитетность Вульгаты, и Сириций, выпустивший первую подлинную декреталию, шли по стопам своих предшественников. Иннокентий I (402 — 417) пошел дальше и в пелагианских спорах осмелился утверждать, что во всем христианском мире нельзя принимать никаких решений без ведома Римской епархии и что все епископы, и особенно в вопросах веры, должны обращаться за советом к престолу святого Петра[589].
Первым папой в полном смысле этого слова был Лев I, справедливо называемый Великим в истории латинской иерархии. В его лице идея папства стала плотью и кровью. Он очень энергично и ясно воспринял ее и осуществил в духе римского владычества, насколько это позволял дух времени. С его именем связана новая эпоха в развитии папства, как с именем Киприана — новая страница в истории епископата. У него были даже более возвышенные представления о прерогативах Римского престола, чем у Григория Великого, который, хотя и правил сто пятьдесят лет спустя, был носителем скорее патриаршей идеи, чем папской. В то же время Лев был первым серьезным богословом на Римском престоле, он превосходил остротой и глубиной мысли всех своих предшественников и последователей вплоть до Григория I. Бенедикт XIV относит его (в 1744 г.) к небольшой группе
Мы не знаем, где и когда родился Лев и как прошла его юность. Его послания — основной источник информации — датируются только с 442 г. Вероятно, он был римлянином [590] — если и не по рождению, то по гордому достоинству духа и поведения, по законодательному и административному таланту высшего порядка, по силе и энергичности воли, — и отличился при Целестине (423 — 432) и Сиксте III (432 — 440) как архидиакон и легат Римской церкви. После смерти последнего, находясь в Галлии, он был избран папой единогласным решением священников, сената и народа и находился в этой должности двадцать один год (440 — 461). Он описывает в одной из проповедей, что почувствовал, когда был избран на высокий пост: «Господь, я услышал Твой голос, зовущий меня, и испугался: я подумал о деле, которое было мне доверено, и задрожал. Ибо как можно было совместить тяжесть этого бремени и мою слабость, это возвышение — и мою ничтожность? Чего следует страшиться больше, чем незаслуженного возвышения, когда самые священные обязанности вверены тому, кто похоронен во грехе? О вы, которые возложили на меня это тяжкое бремя, несите его вместе со мной, умоляю вас; дайте мне наставление и поддержку!»
В период своего папства он был чуть ли не единственным великим человеком в Римской империи,