сообразил, что за девица стоит на пороге.
— Я беременна! — завизжала Фиса. А потом на всякий случай добавила: — Ой.
— От кого? — глупо спросил Шантель.
— Где он?
— Он?
— Отец моего ребенка!
— Спит. Не ори ты так, — поморщился Лев Антонович. — Сколько?
— Что — сколько?
— Не считая обратного билета, сколько денег ты хочешь?
— Вы что, не поняли? Я замуж! Замуж хочу!
— Кто там? — зевая, вышел из своей комнаты Коля. Прищурился, поскольку был без темных очков, потом восторженно выдохнул: — Фиса! Как я рад!
И началось! Лев Антонович даже предположить не мог, что Коля оставит ей свой адрес. Точнее его, Шантеля. Какая вселенская глупость! Фиса первым делом прошлась с Колей по магазинам и накупила себе кучу вещей. Шантель спотыкался о бесконечные пакеты и ругался плохими словами. А Фиса не знала ни минуты покоя. Она была из той же породы, что и Эдик, маленький барабанщик, из породы резиновых детских мячиков, которые скачут и скачут, без остановки и, даже не получая никакого дополнительного толчка, все равно продолжают бешено вращаться на одном месте.
Кстати, Эдик тоже объявился, и в это же время, и Фиса тут же нашла с ним общий язык. Еще бы! Шантель почувствовал, что пахнет жареным. Эти двое кого угодно могли свести с ума. Лев Антонович старался теперь как можно реже бывать в собственном доме, потому что Фиса щебетала без умолку, ведя с Колей бесконечные пустые разговоры:
— Ну почему меня так назвали? Почему? Анфиса! Ха!
— А как бы ты хотела?
— Красиво хотела. Вот одну девочку в нашем классе зовут Анжеликой. Красиво, да? А я бы хотела, чтобы меня назвали Инфантой.
— Фиса, это смешно.
— И вовсе не смешно! Если у нас будет мальчик, я назову его Шарлем. Или Эмилем.
— Фиса! Ты с ума сошла!
— И не спорь. Еще я хочу платье с длинным-предлинным шлейфом, чтоб метра три, нет, лучше четыре, белые перчатки до локтей, и чтобы на нашей свадьбе была куча знаменитостей. Правда, ты их позовешь?
— Фиса!
— Ну, правда, да? Правда? Я просто умираю с них. И все мои приедут! Тетя Паша, дядя Сева, Манька, соседка наша, Вовка из параллельного, я с ним целовалась в двенадцать лет. И пусть все лопнут. От зависти. А что ты мне подаришь?
— А что ты хочешь?
— Машину!
— У тебя же прав нет.
— Ну и пусть! Говорят, что сейчас все можно купить. Ты только скажешь ментам, что ты Коля Краснов, тебе сразу же все дадут.
— Но права нужны тебе.
— Подумаешь! Делов-то! Скажешь, что права нужны твоей жене…
…Когда однажды за полночь Лев Антонович крался в свою комнату, он услышал тихий шепот:
— Француз… Эй…
— Коля?
Золотой мальчик сидел на диване со стаканом в руке. И в нем было не шампанское. Похоже, виски. Шантель взялся за сердце:
— Ты что, пьешь?!
— Представляете, она хочет назвать мальчика Шарлем, — хихикнул Коля. По виду, он здорово набрался.
— А что? — Лев Антонович сел рядом с ним на диван. — Шарль Николаевич Краснов. По-моему, неплохо звучит.
— Смешно! А девочку Инфантой.
— Инфанта Николаевна? Остроумно.
— Что это, Лев Антонович? Что?
— Девочка из деревни. Слаще морковки ничего не видела. Этакая провинциальная Золушка, которая мечтает попасть в высший свет. Ей кажется, что чем непонятнее, тем красивее. Что красота происходит не от доступной всем простоты, а от недоступных наворотов. Это, Коля, гламур. Тот самый, который ты больше всего ненавидишь. Мало того, в ее случае — провинциальный гламур. Кофты с люрексом, духи с ароматом ванили и туфли на двадцатисантиметровой платформе в любое время суток.
— Это пройдет. Она еще ребенок.
— А вот тут ты ошибаешься. Фиса навсегда останется Фисой, будет ей шестнадцать лет или все сто. Есть такая порода женщин: неизлечимые дуры, — поморщился Шантель. — Потому что умные девочки слушаются старших и учатся на их ошибках, а дурочки не устают повторять собственные. Она, и повзрослев, по-прежнему будет покупать бархатные платья, чтобы ходить в них на рынок за картошкой, и джинсы с блестками для балов.
— Что плохого в джинсах с блестками? — вяло отмахнулся Коля. — Это модно.
— Это в первую очередь непрактично. Ты заметил, что она покупает исключительно дешевку? Все блестки при первой же стирке остаются в машинке и пачкают остальное белье. Скоро на всех твоих трусах будут эти чертовы блестки. И в супе будут блестки. Ты будешь пить виски с блестками, — кивнул Шантель на Колин стакан. — И так будет всегда. Избавься от нее.
— Что вы такое говорите?! Как?!
— Избавься. Пусть едет в свою деревню, к маме, к братьям, к сестрам. Пусть они всей оравой растят твоего ребенка, только подальше отсюда. Мы станем высылать им деньги. Много денег. Только не вздумай ее кому-нибудь показывать.
— Но ей только шестнадцать лет! Она несовершеннолетняя! И теперь беременна.
— Да, это проблема. Представляю, какая буча поднимется в газетах! Некстати все это.
— Она свадебное платье собралась покупать. И кольцо. Я должен купить ей кольцо.
— А жить? Где вы собираетесь жить?
— Лев Антонович…
— Ты представляешь, во что превратил мою жизнь? — тоскливо сказал Шантель. — Мне-то это все за что?
— Я люблю ее. Наверное.
— Ты все равно с ней разведешься. Только прежде кончишься как артист. Знаю, проходили. Я тоже был женат. На известной певице. И чем кончилось? Сначала она смотрит тебе в рот, соглашается с твоим мнением целиком и полностью, потом начинает иметь свое, потом считает его единственно правильным, а с твоим перестает считаться вообще, а каков конец? Под одной крышей живут два совершенно чужих человека, каждый при своем мнении.
— Фиса не певица.
— Она наверняка захочет ею стать. Поверь, я знаю женщин. Эдак через полгодика она начнет канючить. Захочет петь с тобой дуэтом, — усмехнулся Шантель.
— Нет!
— Коля, избавься от нее. Избавься. Подумай, как это сделать. А я спать хочу.
Но у Фисы оказалась железная хватка. Она предприняла на всех людей, от которых зависело ее будущее, такую энергичную атаку, что Льву Антоновичу пришлось уйти в глухую оборону. К тому же на репетициях вновь появился Эдик.
— Репертуар — дерьмо, — первым делом заявил он. — Фантики от конфет. Шантель хочет свести все
