l:href='#n_83' type='note'>[83] Сию высочайшую волю я объявляю Вашему высокопревосходительству для надлежащего распоряжения». Подписано: Министр императорского Двора князь Волконский.
Все более чем закономерно. К кому же еще, если не к добрейшему, благороднейшему Зауервейду? Который и перед императором защищал, и летнюю практику на военных судах организовал? Только к нему. Тем более что профессора Воробьева Ованес давным-давно уже обошел, так что тот уже и не знает, чему юношу обучать. И не пора ли у него самого уроки брать?
Меж тем Айвазовский, словно очнувшись, выбравшись из заколдованного сада чужих картин, принялся писать свою. В картине «Берег моря ночью. У маяка»[84] явственно чувствуются уроки Воробьева, уделявшего особое вниманию мистическому свету ночного светила. Твердою рукою Ованес пишет корабли — спасибо Зауервейду, своевременно отправил на флот. Польза очевидна. Теперь писать их стало куда как проще. Потому что, ведь одно дело, если видишь корабль на расстоянии и пишешь его как своеобразного натурщика, и совсем другое, когда знаешь предмет, что называется, изнутри, так сказать, анатомически, когда облазил его родимого вдоль и поперек, видел и ночью и днем, и во время бури и в штиль, когда можешь с закрытыми глазами на ощупь найти все, что нужно. Словом, спасибо учителям! Спасибо Кронштадту, куда выезжал время от времени молодой художник писать море. А еще спасибо Брюллову, который никого и ничего не боится, спасибо Глинке за его музыку, спасибо Пушкину за мечту написать когда-нибудь поэта, читающего морю свои стихи. Айвазовский несколькими штрихами нарисовал вдалеке тонкую фигуру — то ли мальчик, то ли юноша — не разобрать. Поэт, который не прячется от бури, а протягивает к ней руки, точно к возлюбленной. Зарок себе дал, когда- нибудь изобразить поэта таким, каким врос он в память.
И еще до боли хотелось, чтобы зрители, что любуются его крымскими картинами, непременно слышали эти стихи. Самому, что ли, читать?
Брюллов высоко оценил новую картину Айвазовского, Карл Павлович как никто другой умел радоваться успеху своих друзей, а Ивана Айвазовского он давно уже полюбил и другом считал. Необычное имя Ованес Карл Павлович никак запомнить не мог, да и во всех академических документах с самого начала было вписано Иван Константинович. Так представили при первой встрече, так и запало в память.
Вскоре за картиной «Берег моря ночью. У маяка»[87] с присущей Айвазовскому легкостью появились еще несколько марин: «Море при заходящем солнце»,[88] «Два корабля, освещенные солнцем»,[89] «Мрачная ночь с горящим судном на море», «Тихое море и на берегу судно с матросами»,[90] «Часть Кронштадта с разными судами», «Кораблекрушение».[91] После того как Зауервейд пригласил Брюллова посмотреть на последние достижения их ученика, Карл Павлович не откладывая дело в долгий ящик, выступил перед академическим начальством с предложением о сокращении срока обучения Айвазовского на два года, с тем, чтобы тот начал уже работать самостоятельно, не скованный ничем. Но просто взять и отпустить ученика, что называется, на вольные хлеба, было невозможно по уставу Академии, да и что бы он делал, оставшись совсем один? Впрочем, Айвазовский уже начал свое уверенное восхождение, его новые работы и написанная ранее марина «Штиль» украсили очередную сентябрьскую выставку и принесли художнику Золотую медаль первой степени, а вместе с ней и право поездки за границу для усовершенствования в живописи.
Друзья и покровители Айвазовского радовались за молодого художника, гадая только об одном, будет ли послан Иван Константинович сразу же к берегам прекрасной Италии, или сначала поедет в Германию или Францию, но совет Академии художеств неожиданно заменил поездку за границу, отправив его на два лета в Крым.
«Академист 1 степени Айвазовский за написанные три морских вида и в особенности за превосходную картину «Штиль», причем положено Айвазовского отправить для усовершенствования на первые два лета в Крым, на Черное море в качестве пенсионера с содержанием за границею находящихся художников и затем куда по усмотрению Академии признано будет за полезное».[92]
Гайвазовский был вне себя от счастья, да, ему хотелось увидеть Венецию и Рим, прогуляться по улицам Флоренции и, быть может, заглянуть в Испанию, Грецию… да мало ли куда еще. Нигде не был. Везде интересно. Но еще больше он жаждал оказаться снова дома. Обнять родителей и друзей, снова прогуляться по улицам Феодосии, вдохнуть полной грудью пьянящий запах моря. Крым манил его, являясь во снах прекрасных и пленительных воспоминанием о золотом детстве. Детстве, где все было прекрасно, и свисающие из-за оград домов цветущие заросли: малиновые, желтые, розовые, белые, красные… прозрачный воздух. Серебрилась, играя на солнце драгоценной чешуей, крупная рыба. Он совсем забыл о том, как тяжело было таскать большие плетеные корзины с уловом, стер из памяти окрики в кофейне. Все в родной Феодосии казалось ему теперь сказочно-прекрасным. Как же давно он там не был, как соскучился!
Содержание одного пенсионера обладателя заветной Золотой медали обходилось в 3000 рублей, из этих денег следовало, конечно, потратиться на дорогу туда и обратно, но все равно оставалось немало. Тем более, если переложить это на цены в Крыму! Невероятная удача!
Но тут дело немного подпортил вездесущий А. И. Зауервейд, который, не разобравшись, решил помочь своему любимому ученику, упросив государя приобрести шесть картин Айвазовского на общую сумму 3000 рублей, с тем, чтобы затем благородно подарить их Академии. Николай послушался учителя, но с тем непременным условием, что Айвазовский отправится на эти деньги в Крым на один год. Пусть пишет там новые картины, которые по возвращении, он должен будет представить на высочайшее рассмотрение. То есть командировка сократилась на целый год, и денег тоже получилось вдвое меньше против ранее обещанного.
«Таким образом, Айвазовский был бы послан в Крым с содержанием от казны (3000 за 1838 и 3000 за 1839 год в сумме 6000), а деньги, которые мог бы он получить за картины, были бы его приобретением в пользу собственную или семейства отца его, как слышу, человека весьма недостаточного».[93]
Впрочем, даже это не омрачило радостного настроения молодого художника; в ожидании официального разрешения тронуться в путь он купил подарки для домашних, нанес прощальные визиты Зауервейду, Брюллову, Томилову, Оленину и Воробьеву. Друзья устроили ему шумные проводы, клянясь в вечной дружбе и планируя новые встречи ни в Италии, так в Петербурге.
Наконец Ованес получил долгожданный билет, удостоверяющий право художника на поездку в Крым для натурных работ.
«Предъявитель сего, императорской Академии художеств академист 1-й степени Иван Айвазовский, с
