Крайнев поднес руки к глазам и посмотрел на них, будто видел впервые.
- Я сейчас! - сказал Гольдберг, вставая. - Не побрезгуйте!
- Брезгую! - Крайнев встал. - Очень даже… Слушать тебя больше не желаю! Что значит 'вернет'? Она что, вещь: взял, попользовался и отдал обратно? Притащился… Люди в боях гибнут, а он - к бабе под теплый бочок! Вали, пока Саломатин не прознал! Доведет до ближайшей стенки, не дальше!
- Я пришел к жене! - набычился Гольдберг.
- Она тебе больше не жена!
- Соня так не говорила!
- Скажет… Соня! - позвал Крайнев громко. - Заходи! Все равно подслушиваешь…
Соня вошла и остановилась на пороге, сложив руки на животе. По щекам ее текли слезы. Внезапно Крайнев понял, что сейчас и здесь ее ни о чем спрашивать не надо. Что-то изменилось за время, пока он отсутствовал. 'Он ей что-то наплел! - понял Крайнев. - Такой может. Ишь, соловьем про любовь свою разливался. Можно представить, что говорил ей!'
Крайнев молча взял Соню за руку и вывел на крыльцо. Там попытался обнять, но Соня отстранилась.
- Что случилось? - удивился Крайнев.
- Ты слышал!
- Тебя тронула речь юродивого?
- Как ты можешь?!
- Могу! Сначала он предал тебя, а потом Родину.
- Но он покаялся! Страдал…
- Бойцы Саломатина страдали не меньше.
- Он не виноват, что попал не в тот лагерь!
- Человеком нужно оставаться везде!
- Что ты можешь об этом знать?! Ты голодал, как он, мерз? Пришел из своей красивой жизни, погостил немного и вернулся! Богатый, сытый, счастливый… Что тебе до нашего горя и страданий!
- Что с тобой, Соня! - спросил Крайнев, отступая. - Причем тут я? Сама говорила: появится - выгоню!
- Его нельзя выгонять. Он слабый, больной… Он погибнет!
- Пусть остается! Есть комната для больных, там сейчас Ильин лежит, поставим еще койку… Поправится - отправлю в Новоселки, там врач нужен, фельдшерский пункт стоит закрытый. Выправлю аусвайс, положу жалованье…
- Ты когда-нибудь молился за меня? - внезапно спросила Соня.
Крайнев запнулся, не зная, что ответить.
- Не молился! - упрекнула Соня. - А он - каждый день! Бог спас меня…
- Это сделал я!
- Бог надоумил! Потому что Яков молился!
- Господи! - изумился Крайнев. - Где набралась?
- Вот! - Соня нырнула рукой за ворот блузки и достала крестик на шнурке.
- Не видел раньше.
- Стеснялась. Думала, будешь смеяться.
- Я?
- Крестилась, чтоб быть ближе, - вдруг всхлипнула Соня. - Один Бог, одна вера… Сказано: 'Прилепится жена к мужу, а муж к жене, и станут одним телом'. Хотела, что ты меня полюбил.
- Я люблю!
- Нет! - покачала Соня головой. - Притворяешься. Женщины это чувствуют. Вот он, - Соня кивнула в сторону дома, - любит. По настоящему.
- Соня! - тихо сказал Крайнев. - Прошу тебя: одумайся! Понимаю, тебе трудно, но перед богом и людьми ты - моя жена! Не его. Да, я не говорил тебе красивых слов и не стоял на коленях, зато делал все, чтоб ты была счастлива. Буду делать это впредь. Я пришел сюда из сытого и благополучного мира, но не за тем, чтоб развлекаться с женщинами. Их хватает и там. Здесь я только ради тебя! Зачем гонишь?
Она заплакала. Крайнев сел на ступеньку и сжал голову ладонями. Соня осторожно примостилась рядом.
- Ты не можешь взять меня к себе? - спросила тихо.
- Уже пробовали.
- Однажды ты уйдешь к себе и не вернешься. Не потому, что не захочешь. Просто не пустят.
- Соня! - взмолился Крайнев. - Мы обязательно что-нибудь придумаем! Я тебя прошу!
Он покачала головой.
- Принеси мои вещи! - сказал Крайнев, вставая.
Ее глаза задали немой вопрос. Он запнулся, вспомнив, что ходил эти месяцы в костюме Гольдберга, и уточнил:
- Карабин и зеркало. Зеркало бабушкино, я его не дарил.
Спустя минуту, сжимая одной рукой ремень карабина, другой - зеркало, Крайнев шел по деревенской улице. Вокруг была темно и пустынно. Кумушки, дежурившие у забора в ожидании громкого скандала между мужьями 'врачихи', разошлись разочарованные, остальным было плевать на нелепую фигуру немецкого фельджандарма с зеркалом под мышкой. Крайнев не захотел оставлять зеркало по одной причине: его коробила мысль, что оно станет отражать счастливую физиономию Гольдберга. У крайних домов часовой отдал ему честь, но Крайнего его не заметил. Он пришел в себя на лесной дороге. Остановился. Ему некуда было идти. В этом мире не осталось дома, где его любят и ждут…
'Выгнали - поделом! - с горечью подумал он. - Незваный гость… Без тебя обойдутся!'
Он закрыл глаза и несколько раз вдохнул морозный воздух. Голова закружилась, и он явственно ощутил примешавшуюся к запаху снега и хвои нотку прели…
17.
Разбудил Крайнева Бах. Не сам Иоганн Себастьян, конечно, а его музыка. Органный хорал, зарокотавший в квартире, воздел Крайнева на ноги и заставил бежать в прихожую, где надрывался сотовый телефон.
- Алло!…
- Доброе утро! - раздался в наушнике женский голос. - Надеюсь, не разбудила?
- Не надейтесь! - мрачно сказал Крайнев.
Женщина засмеялась.
- Это Ольга Казакова. Мы договорились позировать.
- Суббота, девять утра! - взмолился Крайнев. - Я стою в трусах, глаза не открываются, голова трещит…
- У вас была вечеринка?
- Пьянка…
- Тогда - душ! - жестко сказала Ольга. - Горячий и продолжительный. Я перезвоню через полчаса…
Крайнев бросил телефон на полку и потащился в ванную. Стоя под горячими струями, он с омерзением вспоминал события вчерашнего вечера. По возвращению из сорок первого он немедленно напился. Выхлестал бутылку коньяка и начал куролесить. Первым делом сфотографировал и разместил на Интернет-аукционе форму немецкого фельджандарма с полным набором амуниции. Едва не прибавил к стальной бляхе, ремням и кобуре трофейный 'люггер', но в последний момент спохватился. Едва фотографии появились на сайте, как почтовый ящик запищал, сигнализируя о письмах. На все запросы Крайнев честно ответил: мундир и амуниция подлинные, не новодел и в отличной сохранности. По желанию покупателя возможна экспертиза… Под фото лота немедленно запрыгали цифры, сменяя друг друга с калейдоскопической быстротой, Крайнев глядел на них и мерзко хихикал…
Потом он нашел в шкафу неведомо как уцелевший капитанский мундир, переоделся, сходил в магазин, где набрал пива. По возвращению поставил диск с военными песнями и, отхлебывая из банки, громко подпевал никогда не служившему в армии певцу: 'Батяня-комбат, батяня-комбат…' Очень скоро в дверь позвонили. Это был сосед снизу. Через пять минут пришел сосед сверху, а затем - сосед через стенку. Всем Крайнев сообщил: гвардии капитан запаса заслужил право на культурный отдых, а паче вздумается кому-либо мешать, в дело вступит огневая мощь российской армии. Лица соседей выразили не столько страх, сколько изумление, поэтому Крайнев дружелюбно предложил каждому составить компанию: вместе надраться до положения риз или пойти к бабам. Соседи вежливо отказались, после чего Крайнев прекратил концерт - стало скучно. Последним его воспоминанием было: он стоит в прихожей перед зеркалом, показывает своему отражению кукиш и корчит рожи…
После душа Крайнев почувствовал себя бодрее. Побрился, брызнул на лицо туалетной водой и прошел в кухню. Он допивал кофе, когда в прихожей вновь заиграл орган.
- Как самочувствие? - спросила Ольга.
- Лучше! - признался Крайнев. - Но голова болит.
- Не страшно. От вашего дома до мастерской не больше двух километров, пешая прогулка пойдет на пользу. Жду вас не позже десяти!
- Может, к обеду? - взмолился Крайнев.
- Свет уйдет. Собирайтесь!
Мысленно стеная и проклиная жестокосердных художников, Крайнев оделся и вышел на улицу. Дорогой он мучительно пытался вспомнить, как давно они виделись с Ольгой. В первый раз память подвела его. То ли вчерашний загул отшиб мозги, то ли он вконец запутался в двух мирах, но вспомнить не получилось. После разговора с Ольгой в холле банка произошло слишком многое. Две военные операции, кровь, смерть, разрыв с Соней…
Мастерская располагалась в типичном московском 'строении', упрятанном в глубь двора. Подходя к дому, Крайнев невольно обратил внимание на стеклянную
