Закончив работу, Настя присаживалась рядом или забиралась ему на колени; они могли сидеть так часами, ни о чем не говоря. И без того было хорошо. Семен, видя все это, перебрался жить в баню, а в дом заглядывать лишь поесть или позвать зятя пособить каком-либо деле. Днем молодожены не ложились в постель. Настя стеснялась - вдруг кто-то зайдет, а он не хотел ее огорчать. Все равно темнело рано, и ночи стояли зимние, длинные. Они ждали их с затаенной радостью, вместе бежали запирать дверь. После чего Крайнев брал ее на руки, нес за ширму, она в это время расстегивала пуговицы на платье и распускала косы. Он опасался вызвать у нее стыд, ласкал бережно. Она отдавалась ему с радостью, а после нежно целовала, отчего у Крайнева наворачивались слезы. Они засыпали, обнявшись, и просыпались вместе; стоило одному встать, как другой тут же подхватывался. В баню они ходили вдвоем. Настя расплетала косы; волосы, густые, тяжелые, падали, закрывая ее до пояса. Она обожала, чтоб он ее мыл, жмурилась от удовольствия, и в свою очередь старательно терла ему спину мочалом. В предбаннике он с головой укутывал ее в тулуп и на руках нес в дом, чтоб, не дай бог, не простудилась. Она сидела внутри тихо, как мышка. В доме Настя сразу располагалась перед открытым зевом печи, сушила волосы, медленно расчесывая их гребнем, а он наблюдал за ее движениями, тая от счастья. Еще они искали друг у друга в головах. Насекомых по деревням хватало, принести в дом вшей было проще простого. 'Как обезьянки!' - шутил Крайнев, но, стесняясь даже себе признаться, очень любил, когда она перебирала его волосы тонкими пальчиками. В свою очередь он поддевал гребнем прядь любимых каштановых волос, перебрасывал на сторону, тщательно исследуя образовавшийся пробор. Дурачась, он часто притворялся, что ловит насекомое, топотал подушечками пальцев по пробору, она фыркала и смеялась…
Крайнев не стал осыпать Настю подарками, как когда-то Соню, хотя очень хотелось. Чувствовал, что вызовет неловкость. К свадьбе он приобрел пару обручальных колец из белого золота; они выглядели простенько, хотя стоили недешево. Еще купил роскошную шаль из козьего пуха. Настя ахнула, когда он закутал ее в мягкие кружева, но носить не стала - сложила в сундук про запас. Время от времени она доставала шаль и, разложив на коленях, бережно гладила мягкий пух. Выглядела она при этом такой счастливой, что Крайневу становилось неловко. Он готов был ради нее на любые жертвы, а тут какая-то шаль!…
От них постоянно исходило счастье, окружающие это сразу чувствовали. Саломатин как-то приехал по делу, но, глянув на молодых, засобирался обратно. Крайнев остановил.
- Ильин поправился! - сказал Саломатин. - Уже не хромает. Просит отпустить его в округ к подпольщикам.
- Пусть едет! - махнул рукой Крайнев.
- Нужны документы и штатская одежда.
- На складе есть отрезы, пусть выберет, я знаю хорошего портного. Аусвайс выпишем на любую фамилию. Дам денег…
- Договорились! - сказал Саломатин и пошел к порогу. Крайнев вышел его провожать.
- Говорил - везучий на баб! - пробурчал комбат, вскакивая в седло. - Счастливчик!
- В этот раз не отбивал! - засмеялся Крайнев.
- В том-то и дело, - вздохнул Саломатин. - Я Настю не замечал. Теперь смотрю и не верю. Где глаза-то были? Расцвела, как подснежник в марте!
- Хорошие слова! - оценил Крайнев. - Не забудь! Девушкам понравятся.
- За вами, интендантами, не угонишься! - сказал Саломатин…
Много позже Крайнев не раз упрекал себя за эти месяцы бездействия. Вокруг гремела война, лилась кровь, гибли тысячи людей, а он затворился в деревне Долгий Мох, как на необитаемом острове, и наслаждался любовью, забыв обо всем. Умом Крайнев понимал: то, что случилось впоследствии, он все равно предотвратить не мог. Однако ум не всегда бывает в согласии с сердцем. Слишком страшной оказалась расплата.
20.
В окно поскребли под утро. Крайнев проснулся и несколько мгновений настороженно прислушивался, ожидая, повторится ли странный звук. Не повторился. Зато послышалось, как завозился, гремя цепью, Полкан во дворе. Внезапно пес заскулил, и Крайнев, сунув босые ноги в сапоги, как был, в одном белье, выскочил наружу.
В предутренних семерках он не сразу заметил скорчившуюся у стены фигурку. Подбежал, наклонился.
- Они знают, кто ты! - еле слышно прошептала Валентина Гавриловна. - Я ночь шла…
Крайнев поднял ее и на руках занес в дом.
- Разотри водкой! - велел проснувшейся Насте. - Дай внутрь! - и, даже не накинув шинель, побежал звать Семена.
Спустя несколько минут все сгрудились вокруг Валентины Гавриловны. Растирания, а всего более - полстакана самогона принятого внутрь помогли: женщина ожила. На побелевшем лица выскочили красные пятна, укрытая одеялами Валентина Гавриловна самостоятельно села и привалилась к стене.
- Как ты перестал ездить в Город, - стала рассказывать одевавшемуся Крайневу, - у немцев стало плохо с продуктами. Денщик коменданта Клаус повадился ездить по ближним деревням. Покупал или выменивал сало, масло, яйца. Русского он не знает, для переговоров брал свою шлюшку. Раз они заехали во Вдовск, и шлюшка увидела на улице Мордку Иткина, - Валентина Гавриловна всхлипнула. - Его в Городе все знали - женский парикмахер…
Крайнев скрипнул зубами, понимая, что будет дальше. Он запретил евреям селиться близко к райцентру. От Города до Вдовска рукой подать. Мордка слишком поверил в силу фальшивого аусвайса…
- Шлюшка сказала о Мордке Клаусу, тот - Ланге. Немцы схватили Мордку и его семью. Привезли в Город, стали пытать. Сначала Мордку. Хотели знать, кто дал аусвайс. Били страшно, но Мордка молчал. Тогда привели его детей, стали пытать на глазах отца. Лично Ланге. Мордка откусил себе язык. Боже! - Валентина Гавриловна зарыдала. - Откусил и выплюнул прямо Ланге в лицо! Парикмахер! Маленький, тихий, вежливый… Никогда слова плохого не сказал… Кто мог думать! Ланге застрелил его и велел привести жену. Она не выдержала. Ее убили вместе с детьми… Ланге знает, что твоя настоящая фамилия Брагин, что ты интендант третьего ранга, а не Кернер…
- Об отряде Саломатина тоже знает? - спросил Крайнев, изо всех сил сохраняя спокойствие.
- Думаю, нет. Ланге говорил о твоей личной охране, считает, что в ней человек двадцать-тридцать. Но все равно вызвал из округа роту карателей. Литовцев - сами немцы грязные дела не любят. Сегодня утром, они поедут 'наказывать' за укрывательство евреев Вдовск. Завтра - Кривичи. Я, как узнала, сразу сюда! Днем из Города не выйти, дождалась, пока стемнеет. Ночь шла. Думала, не доберусь. Снег глубокий, мороз, волки в лесу воют… Уберег Господь…
- Присмотри за ней! - велел Крайнев Насте…
Вдвоем с Семеном они оседлали коней и помчались в Кривичи. Как не погоняли лошадей, но затратили полчаса. Еще столько ушло, чтоб поднять по тревоге отряд Саломатина, собрать верховых коней и упряжные сани. План действий обсуждали на скаку. Отряд всадников, прибывший к Вдовску первым, скует боем карателей. Затем подтянутся бойцы на санях… Они стегали коней, не жалея, но Крайнев, как и Саломатин, понимали: опоздали. Немцы начинают операции на рассвете, а отряд выехал засветло. До Вдовска более двадцати километров по засыпанной снегом дороге… Ясно было и другое: если все же успеют, то против роты обученных и отлично вооруженных карателей им не продержаться. Но хоть жители Вдовска успеют убежать. Пусть даже не все…
Они почувствовали запах гари еще на подъезде. По команде Саломатина отряд рассыпался по лесу, продираясь к Вдовску, сам комбат с Крайневым и Семеном продолжили скачку по дороге. Лес кончился внезапно, открыв Вдовск. Вернее, то, что от него осталось. Деревня догорала. Обрушившиеся срубы домов дотлевали, закопченные остовы печей торчали посреди пепелищ, как обезглавленные тела великанов.
Крайнев пришпорил немецкого жеребцаа и первым ворвался на улицу. И тут же натянул поводья. На обочине ничком лежал мальчик. Крайнев соскочил и перевернул безжизненное тело. Мальчику на вид было лет семь-восемь, видимо, он сбежал в суматохе, но пуля догнала…
Крайнев опустил начавшее костенеть тело на снег.
- Других убитых не видно! - сказал Саломатин, остановив коня. - Успели убежать?
- Они в домах, - хрипло сказал Крайнев. - Или в большом сарае. Немцы жгут людей заживо - такой у них порядок.
Подскакавшие бойцы Саломатина рассыпались по деревне, разыскивая уцелевших. Возвращались один за другим с застывшими лицами. Сам Крайнев к пепелищам не ходил, не смог. Последним прискакал Семен. Мешковато сполз с седла.
- Кум у меня здесь, - сказал, ни к кому не обращаясь. - Пятеро детей…Лежат на пепелище головешками… Тридцать дворов - и никого живого! Как это так? Как можно? Дети в чем провинились?…
- Фашисты! - буркнул Саломатин. - Давно надо было гарнизон разнести! Боялись некоторые…
- Завтра - Кривичи! - прервал Крайнев.
- Уведем людей лес! - предложил Саломатин.
- Больше тысячи человек? Немцы сожгут Кривичи, где жить? До лета половина людей замерзнет или умрет с голоду. После Кривичей, наступит очередь другой деревни… Весь район в лес? Бить их надо! До единого! Чтоб забыли дорогу!…
- В открытом бою не сдюжим! - вздохнул Саломатин. - Немецкая рота - две сотни человек, двенадцать пулеметов. Наверняка присоединится городской гарнизон: Кривичи - деревня большая, ротой не заблокируешь. У нас меньше сотни бойцов, а пулеметов три, считая два немецких, к которым по коробке патронов.
- Пушка! - напомнил Крайнев.
- Шрапнель хороша при скоплении пехоты. На развернувшуюся цепь воздействие слабое. К тому же у них минометы.
- Надо встретить их на дороге! - сказал Семен. - Как ты сделал в августе. Я знаю место…
Увидев открывшуюся перед ними пойму реки, Крайнев с Саломатиным молча переглянулись. Семен был прав. Дорога на Кривичи спускалась с отлогого левого берега поймы, пересекала заснеженный заливной луг, далее - деревянный мост над скованной льдом рекой и взбиралась на высокий правый берег. От него до моста чуть более сотни метров. Если разместить на гребне отряд и ударить внезапно по подошедшей колонне…
- Пушка может стрелять только с закрытой позиции, - сказал Саломатин. - Берег слишком высокий - на прямую наводку не выставишь. Как корректировать огонь? Телефона у нас нет.
- Пушку поставим на этом берегу! - ответил Семен.
- В тылу противника? Да тут метров семьсот! Они добегут к вам за десять минут!
- За десять минут пушка выпустит двадцать снарядов.
- Но расчет - смертники! Кто пойдет?
- Я! - сказал Семен.
- Я! - присоединился Крайнев.
Саломатин внимательно посмотрел на обоих и кивнул.
