командному пункту.
Меня встретил командующий 10-й армией генерал-майор К. Д. Голубев с группой штабных офицеров. Проводная связь нарушена, а армейские рации работают очень плохо, вражеские их забивают.
— Доложите о положении войск, — говорю ему. Командующий развернул карту:
— На рассвете три вражеских армейских корпуса при поддержке значительного количества танков и бомбардировочной авиации атаковали мой левофланговый пятый стрелковый корпус. Дивизии корпуса в первые же часы боя понесли большие потери. Особенно пострадала сто тринадцатая.
И по лицу, и по голосу генерала чувствуется, что он сильно переживает.
— Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Курец тринадцатый механизированный корпус. С запада на Белосток наступает сорок второй армейский корпус вермахта. Там поставили шестой механизированный корпус на рубеж по восточному берегу реки Царев.
Это сообщение вывело меня из себя:
— Что вы делаете, генерал? Ведь вам известно, что механизированный корпус предназначен для контратак по наступающему противнику, а не для того, чтобы затыкать прорехи в обороне.
Командующий склоняется над картой, тяжко вздыхает, потом говорит:
— Это справедливо. Но с чем воевать? Почти вся наша авиация и артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков.
— Насколько мне известно, товарищ Голубев, в вашей армии было достаточно горючего. Куда же оно делось?
Я отлично знаю, что на весь Западный военный округ, на четыре армии, на три тысячи танков, не считая тракторов и артиллерийских тягачей, к началу войны имелось всего триста тонн горючего, По недомыслию или по злому умыслу тыловых служб, остальные запасы танкового топлива сейчас у чёрта на куличках – в Мариуполе, за 1541 километр от Белостока.
Было триста тонн, но уже в первые часы нападения авиация противника произвела налеты на наши склады с горючим. Они и до сих пор горят. На железнодорожных магистралях цистерны с горючим тоже уничтожены. Ясно, что это не случайно вражеская авиация действовала по хорошо известным ей объектам.
В палатку вошел дежурный офицер связи:
— Товарищ генерал Болдин, нам удалось наладить связь. Вас вызывает Минск. Подхожу к аппарату.
— Болдин? — слышу далекий голос.
— Говорит Павлов. Познакомился с обстановкой?
— Познакомился, положение в десятой армии очень тяжелое.
— Слушайте приказ, — говорит Павлов. — Вам надлежит организовать ударную группу в составе корпуса генерала Хацкилевича, тридцать шестой кавалерийской дивизии, частей Мостовенко и контратаковать наступающего противника в общем направлении Белосток – южнее Гродно с задачей уничтожить вражеские части на левом берегу Немана. Понимаю, что Павлов воевать начал. Видимо, здорово ему Сталин хвоста накрутил…
На этом наш первый и последний фронтовой разговор закончился. Все части, из которых Павлов приказал создать ударную группу, уже были втянуты в ожесточенные оборонительные бои и, конечно, имели большие потери. Снимать их – значило ослаблять оборону, но что делать? Приказ есть приказ! Будем ослаблять.
На командном пункте появляется маршал Кулик в качестве полномочного представителя Ставки. Берёт руководство группой в свои руки и конно-механизированная группа войск 'генерала Болдина' устремляется, без Болдина, на Гродно. Я остаюсь в штабе десятой армии.
Утром позвонил Хацкилевич, находившийся в частях.
— Товарищ генерал, — донесся его взволнованный голос, — кончаются горючее и боеприпасы. Танкисты дерутся отважно. Но без снарядов и горючего наши машины становятся беспомощными. Дайте только все необходимое, и мы расправимся с фашистами.
— Слышишь меня, товарищ Хацкилевич, — надрывал я голос, стараясь перекричать страшный гул летавших над нами вражеских самолетов. — Держись! Немедленно приму все меры для оказания помощи.
Только какая может быть помощь. Я же знаю, что горючего в округе НЕТ и НЕ БУДЕТ. Да и если было бы, доставка горючего самолётами, в условиях господства немецкой авиации, это просто авантюра, направленная на уничтожение самолётов и топлива. После разговора с Хацкилевичем послал в Минск самолетом письмо, в котором просил срочно организовать переброску горючего и боеприпасов по воздуху. К сожалению, и этот самолет, и вылетевший затем второй погибли, не достигнув цели. Тяжело сознавать, что все попытки помочь танкистам безуспешны…
Третий день идет война. Мало боеприпасов и полностью отсутствует горючее, но боевые действия в районе Белостока не прекращаются ни днем ни ночью. Из Минска по-прежнему никаких сведений.
Конно-механизированная 'группа Болдина' под руководством маршала Кулика, практически вся уничтожена авиацией противника. Выжившие танкисты атакуют передовые части фон Борнштедта и 481-го пехотного полка на гродненской дороге 24-го и 25-го июня. Немцы с трудом отбивают атаки наших танков. До Гродно доходят только остатки кавалерии, которые на пределе сил, наносят по врагу несколько ударов, успешно отбитых противником.
Мы ведем бой в окружении. Сил у нас все меньше. Танкисты заняли оборону в десятикилометровой полосе. Незадолго до своей гибели, прибыл Хацкилевич.
— У нас последние снаряды. Выпустим их, и придется уничтожать танки.
— Да, пожалуй, иного выхода нет, — отвечаю я. — Если машины нельзя сохранить, их лучше уничтожить.
На пятые сутки войны, не имея боеприпасов, войска вынуждены были отступить и разрозненными группами разбрелись по лесам.
Маршал Кулик приказал всем снять знаки различия, выбросить документы, затем переодеться в крестьянскую одежду и сам переоделся. Предлагал бросить оружие, ордена и документы. Однако, кроме его адъютанта, никто документов и оружия не бросил
Район шоссе Волковыск – Слоним завален брошенными танками, сгоревшими автомашинами, разбитыми пушками так, что прямое и объездное движение на транспорте было невозможно. Колонны пленных достигали 10 км в длину
— Что будем делать? — спрашивает Никитин.
— Воевать.
Только чем воевать? Винтовки без патронов, пулеметные ленты тоже пусты. Танков нет: мы их сами сожгли.
— Чем воевать? Немецким оружием. Забирать его у противника и им же бить гитлеровцев.
— В общем, товарищ Болдин, мне задача ясна. Разрешите отделиться от вас и воевать самостоятельно, — спрашивает Никитин?
Даю согласие.
Не доверяет мне Никитин. Со мной остались около двадцати офицеров. Шагаем налегке строго на восток.
К вечеру 27-го июня вышли на опушку леса. Видим недалеко три танка БТ-7. Подходим к машинам. Старший доложил, что боеприпасов у каждой машины по комплекту, а горючего нет. Эти танкисты свои танки не уничтожили. В лес, как мы не побежали. Такие лучше погибнут в бою, чем покажут врагу свою спину или поднимут руки вверх.
Только присели было, как проселочная дорога закурилась пылью, и на ней показалась вражеская колонна из 28 танков. Танкисты открыли огонь. Уничтожили двенадцать вражеских машин. К сожалению, кончились снаряды и один за другим загораются наши танки, расстреливаемые в упор.
Оставив танкистов, мы бросились в лес. Мысленно, запоминаю количество уничтоженных НАМИ немецких танков, ведь я там был старшим по званию, стало быть и заслуга моя, если вдруг особисты когда спросят о том, что я делал в лесу.
В это время девятка немецких бомбардировщиков начала прочесывать опушку. Когда они улетели, в
