направил их по разным маршрутам. Никакой разведки и связи между отрядами во время движения организовано не было. Пройдя десяток километров, правая колонна, заметив впереди выпущенную противником ракету, по приказанию Светличного повернула обратно к исходному положению. Сам подполковник Светличный уехал от частей. Началась паника и бегство.
Весь день 20 июля части правого отряда находились без руководства и без связи с двумя другими отрядами. Только к вечеру из лесу явился подполковник Светличный, и начали подходить одиночные бойцы и командиры без оружия.
Оказалось, что во время движения в ночь командиры других двух отрядов, услышав вдалеке шум моторов, посчитали их за танки противника. В испуге начальник артиллерии 134-й дивизии подполковник Глушков приказал бросить материальную часть отрядов, а людям спасаться, кто как может. В ночь на 20 июля, части 134-й дивизии потеряли около двух тысяч разбежавшихся человек личного состава.
Два дивизиона артиллерии, две батареи полковой артиллерии, много артиллерийских снарядов, более 10 пулеметов, около 100 лошадей и многое другое вооружение было оставлено немцам.
27 июля сего года подполковник Светличный с небольшой группой 60–70 человек прорвался на сторону частей Красной армии, оставив в окружении 1000 человек.
Оставшихся окруженцев, возглавлял капитан Баринов, а сейчас пришел и командует бригадный комиссар Шляпин.
— Не знаю такого…
И что же получается? Выходит, не так крепка Красная армия, если её генералы и полковники, как и я, по лесам бегают от своих бойцов, вместо того, чтобы врага уничтожать?
Выходит, много таких, как я?
А на фоне многих, не так заметны будут мои грехи, особенно, если по-театральней обставить моё явление народу и попросить московских друзей – товарищей, чтобы прикрыли меня от сталинского гнева. Авось пронесёт, небось выкручусь, как ни будь – возьму своё.
Сцена есть – театр военных действий.
Режиссёром – сам поработаю.
Артисты – рядышком есть. Целая 'дивизия'. Неполный полк, ну ничего, это лучше, чем моя сотня.
Мне любую кучку бойцов, подчинённых мне, приятнее и привычнее, дивизией называть.
Зрители по ту сторону фронта сидят.
Главный критик в Кремле трубку курит, на карту фронтов поглядывает.
Уважаемые господа, представление начинается!
До нас доносятся отзвуки близких боев. Линия фронта всего в десяти километрах. Чтобы установить связь со своими, необходимо пересечь линию фронта.
Но первым делом, режиссёру нужны артисты.
Приказываю пришлому лейтенанту оставить в качестве проводника, одного из бойцов, а самому идти и доложить своему начальству, что через шесть часов к ним, как старший по званию, для вступления в командование, прибудет генерал Болдин со штабом. Пусть подготовятся и красноармейцев подготовят.
Лейтенант уходит, а я даю своей сотне, в смысле, своему 'штабу' команду: 'Бриться, стричься, стираться, подшиваться, чистить сапоги. Привести себя в порядок'. Пусть выглядят в соответствии с должностями, которыми я их наделил, когда, возле Минска, войско полковника Светличного под себя подгреб…
Приказав адъютанту постирать и отгладить мои китель и галифе, я сел на поваленное дерево и приказал привести ко мне шляпинского красноармейца.
— Ну-ка, боец, расскажи мне, что у вас там в 134-й дивизии за комиссар такой, Шляпин? Как он вами командует, как воюет?
— Никак нет, товарищ генерал, мы с бригадным комиссаром товарищем Шляпиным в 91-й стрелковой дивизии служим. А здесь случайно оказались.
— Рассказывай, рассказывай боец, не смущайся.
— Так я и рассказываю. Комиссар наш из мариупольских рабочих. За Советскую власть воюет с 1919 года. А большевиком стал ещё раньше, после заводской забастовки в шестнадцатом годе, ещё до революции.
Был он на войне красноармейцем, а в мирное время ротным библиотекарем, потом стал помощником политрука, на политрука выучился, политические лекции читал, коммунистами в части руководил, а потом рос-рос и дорос от комиссара полка до комиссара дивизии.
— А сам он из себя каков?
— Товарищ комиссар, с виду медлительный, вроде бы, как увалень и тельпух, но это только с виду. Он сильный, спокойный, большой, медлительный. И умный. Люди чуют его внутреннюю силу, правоту и слушаются его с удовольствием, не так, как иных других командиров. Этот зазря на смерть не пошлёт.
Аккуратный. Мимо лужи не пройдёт, чтобы грязь с сапогов не смыть.
— Как же ты, боец, с таким умным и аккуратным комиссаром в окружение вляпался?
— Не повезло. Немец сильнее оказался, а народ у нас на ту пору был ещё не обвыкшийся к войне.
В аккурат, 24 июля наша 91-я дивизия дралась в Балашове. Как попёрли на нас немцы танками, так и смяли нас. Народ что уцелел, побежал, кто куда.
Дивизия наша родная и генерал загодя, до нашего окружения, ушли на тот берег. Пока мы от танков бегали.
Попрятался остатный народ по оврагам да по кустам. Как ночь настала, пособрал нас комиссар. Поговорил он с нами и порешили мы попытаться за реку Вопь к своим уйти. Пошли. А немец шустрее оказался. Опередил нас, все мосты и броды через реку занял. Мы подошли к реке, а немец пальбу начал. Из пулемётов стреляет, из миномётов стреляет, а уж про карабины да автоматы я и не говорю. Люди, как увидали, что за реку хода нет, так и побежали назад.
Комиссар к людям бросился, наперерез. Кричит, останавливает. Матерится, а не обидно, вроде как не матюгами костерит, а уговаривает и успокаивает. Велит на опушке леса остановиться и там ждать его приходу.
Забежали мы на край лесочка и остановились. Посмотрел я по сторонам – нас там в гурте было, вроде, как человек тридцать. А таких гуртов по опушке – несколько. В общем, набралось нас полторы сотни вояк и четыре пушки больших. Решили мы попытать счастья и проскочить за реку возле деревни Мамоново. Тока вышли к Мамонову, нас там и стала немчура окружать на двадцати пяти танках. Покидали мы гранаты своим пушкам в стволы. Пушкари прицелы с пушек сняли и в болото зашвырнули. И снова все побежали в лес.
В лесу собралось сто человек и комиссар. Все напуганные вусмерть, но с четырьмя пулемётами. Не бросили мужики пулемёты, знают, што за потерянное казённое имущество спросится.
Лежим мы, значит в лесу. Спим. Разбудил меня комиссар и отправляет, вроде, как на разведку. Недалеко. За ближний лесок. Ночью оттуда, издалече немецкие разговоры слыхать, вот и пошли мы с земляком в разведку. Сначала шли, потом ползли, а как на горочку всползли, так и дышать перестали от страху. Мама родная! Выскочила луна из-за тучи и осветила поле, а там от краю до краю танки стоят. Земляк у нас в колхозе учителем был. Так он считал, а я от немца сторожил.
Насчитал земеля почти семь сотен танков. Я и не знал, что их стока бывает.
Вернулись. Доложили комиссару. Лежим, пытаемся уснуть, голод и жажду терпим, а перед глазами СЕМЬ СОТЕН танков. Ужасть.
Лесок наш жиденький, молодой. Налетят немецкие бомбёры – спрятаться негде будет. Всем каюк придёт.
За полтора часа до темноты, собирает нас всех, комиссар в кружок и говорит:
— Не мы немцев боимся, а немцы нас боятся. Согласны снова пойти на прорыв?
— Согласны!
Пошли мы в Приглово. Осветили фашисты нас ракетами, и опять все войско разбежалось. Остался комиссар и ещё человек двадцать. Пошли мы с комиссаром собирать наше войско и собрали к утру аж сто двадцать бойцов Красной армии. И сказал комиссар, что решил он вести нас к немцу в тыл, организоваться.
