Утверждали люди, что Фарса пыталась сообщить властям что-то важное о Бехешти. Аятолла был величественно обаятелен, говорил мягким, берущим за душу баритоном, гипнотизировал собеседников умным, проницательным взглядом.
Ахнула бомба, заложенная в мусорную корзинку, рухнули стены и потолок, и в кромешной тьме, средь битых кирпичей кончил свои дни человек, который уверенно шел к верховной власти. Под утро откопали в руинах мужскую ногу в щегольском полуботинке, и все, знавшие аятоллу, удостоверили, что это его нога. Прошла по газетам фотография: стоит измызганный человек и держит в вытянутой руке для удобства фотографов эту ногу. Днем и ночью копали развалины, достали останки семидесяти двух человек (ровно по числу шиитских мучеников, погибших в 681 году при Кербеле вместе с имамом Хуссейном) и прекратили счет, дабы не ослаблять символики. С этого времени буквы заголовка газеты «Исламская республика» стали печататься в красном обрамлении, в стекающих каплях крови.
Очень быстро установили и преступника — тайно проникшего в ряды охраны моджахеда Колахи, объявили его розыск. Многим показалось подозрительной эта быстрота. Было еще одно странное обстоятельство, которое впоследствии благочестиво объявляли Божьим промыслом. Дело в том, что ровно за пять минут до взрыва помещение покинули председатель исламского меджлиса Рафсанджани и два его ближайших сподвижника — Раджаи и Бахонар. Версия о Божьем промысле не вызывала бы особых сомнений (все в воле Аллаха!), не будь Рафсанджани основным соперником Бехешти.
Темна иранская политика, грани дозволенного в ней расплывчаты, ложь не считается грехом, взятие заложников и убийство входят в набор допустимых приемов, крови шииты не боятся. На кого возведена напраслина — то ли на Колахи, то ли на Рафсанджани — история, видимо, никогда не рассудит. Бехешти ушел в иной мир, Колахи исчез, Рафсанджани правит страной. Не погибни Бехешти, пожалуй, на свете не стало бы Рафсанджани.
Наша работа продолжалась, несмотря на воздушные тревоги, стрельбу в городе, взрывы, угрозы нападения на посольство.
В Москве действовала специальная комиссия Политбюро ЦК по Ирану во главе с Л.И. Брежневым. В нее входили
Ю.В. Андропов, Б.Н. Пономарев, Д.Ф. Устинов. Более полномочного органа в Советском Союзе быть не могло. Комиссия нуждалась в информации.
Каждый день проводились встречи с источниками. В кромешной тьме кто-то из работников выходил в замерший город, ехал по пустынным улицам, шел пешком, отыскивал заветную дверь, за которой его ждал наш помощник, или же поднимал в условном месте какой-то бросовый предмет — смятую сигаретную упаковку, старый молочный пакет— и извлекал оттуда предназначенное для него сообщение. Надо было не только убедиться в отсутствии наблюдения, но и не попасть на глаза патрулям стражей исламской революции или исламских комитетов. Время было такое, что патрули стреляли и лишь потом спрашивали: «Кто идет?»
Очень хорошо проявили себя в этих условиях работавшие в резидентуре армянин, азербайджанец, узбек и туркмен — умелые, самоотверженные, преданные нашему делу люди. Они одевались, как местные жители, говорили на их языке, полностью сливались с толпой. (Один из них, Давлат, в дальнейшем работал в Афганистане. Афганская армия в то время пополнялась методом «отлова»: солдаты внезапно оцепляли какой-то район и насильно забирали всех мужчин призывного возраста. Давлат дважды становился жертвой «отлова», доставлялся на призывной пункт и лишь благодаря вмешательству официальных советских представителей не оказывался на передовой с автоматом в руках. Давлат мог бы стать прекрасным нелегалом.) Что ни вечер, кто-то из моих товарищей работал в городе. Человек уходит один, время его возвращения рассчитано, отработаны условности, с помощью которых он должен сообщить резиденту об исходе операции. Это может быть, к примеру, телефонный звонок его жены своей приятельнице в посольство на заранее оговоренную тему.
Хорошо, когда работаешь сам, когда чувствуешь ответственность только за самого себя и полагаешься на свой опыт, свою голову. Ответственность за товарищей — это тяжелейшее бремя, и нет средства отвлечься от постоянного беспокойства за того, кто сейчас в городе. Проходит обусловленное время, сигнала о благополучном завершении операции нет— беспокойство нарастает, мешает читать, думать, разговаривать. Мне неизвестно более напряженное состояние, чем ожидание возвращения своего товарища с операции.
Наши операции не всегда завершались удачно. Мой заместитель Владимир Г. установил и развивает контакт с иностранным бизнесменом. Поступающая информация существенного интереса не представляет, но наша служба приучена смотреть в будущее. Иностранец молод, хорошо образован, стремится заработать, не уклоняется от контакта с советским человеком и явно заинтересован в том, чтобы этот контакт оставался конфиденциальным. Отношения, по нашей оценке, складываются удовлетворительно, и есть надежда приобрести помощника, который может быть полезен службе на долгие годы и в других регионах. Мы не спешим. Каждая встреча анализируется, в беседы вводятся проверочные элементы, создаются как бы случайные проверочные ситуации. Знакомый Владимира чист, хотя до установления с ним нужных отношений потребуются еще проверки.
Вечером Владимир уходит на встречу. Он должен быть дома в десять. Его нет в одиннадцать, в двенадцать, но начинать поиск по разработанной схеме еще рано. Надо подождать, сдержать терзающую душу тревогу, спокойно посоветоваться с коллегами.
Ночью является Владимир. По его лицу видно, что произошла беда, но главное — он жив, не ранен, не избит, не арестован. Рассказывает: обстановка в районе дома, куда он направлялся, была спокойной, хотя в начале переулка он заметил молодого человека, чей вид вызвал у него некоторое подозрение. (Надо сказать, что сотрудники наружного наблюдения, «растворяющиеся» в толпе, уверенно чувствующие себя за рулем автомашины, часто приобретают неестественную манеру поведения, оказавшись в пустынном месте. Они импровизируют, и не всегда удачно. Их выдает внутреннее напряжение.) Владимир решил тем не менее следовать к своему другу. Люди, представившиеся затем сотрудниками исламского комитета, ворвались в дом, захватили обоих собеседников и доставили Владимира в протокольный отдел МИДа. После того как его личность была установлена, отпустили.
На следующий день Владимир был объявлен персоной нон грата. Повод для выдворения был искусственным. Мы приходим к выводу, что контрразведка решила избавиться от энергичного, активного, прекрасно владеющего фарси и английским человека. Наши межгосударственные отношения в то время достигали точки замерзания, и иранская сторона не стесняла себя в методах выражения негативного отношения к Советскому Союзу. «Америка хуже Англии, Англия хуже Америки, а Россия хуже их обеих», — говаривал имам Хомейни, и иногда это изречение служило для иранских властей руководством к действию.
Теперь я понимаю, что в своих выводах мы ошибались. Измена Кузичкина вскрылась лишь на следующий год. Владимира убирали, чтобы открыть путь повышению предателя. Этим приемом пользуются все контрразведки.
Мы несли и другие потери. Ушел на фронт и не вернулся... арестован и исчез... тайком бежал за границу... переведен из Ирана в другую страну... направлен в отдаленный гарнизон...
Работа продолжалась. Комиссия Политбюро получала информацию. Но не всегда комиссия была удовлетворена. Иногда претензии были по делу, иногда упреки раздавались лишь потому, что наши данные не подкрепляли сложившуюся в руководстве точку зрения. Наш доклад о том, что смерть шаха Мохаммеда Резы Пехлеви не оказала сколько-нибудь заметного воздействия на обстановку в Иране, вывод, что монархическая идея мертва, вызвали неодобрение Ю.В. Андропова. Наши тогдашние руководители лично знали покойного шаха и, думаю, сильно переоценивали его значение. Но, как я уже отмечал ранее, наши политики склонны переоценивать роль личности.
Раздражали требования Центра давать информацию о всех важных событиях немедленно. Потерпела неудачу американская попытка высадить десант с целью освобождения заложников в апреле 1980 года. (Авторы операции не учли природные условия в районе Табаса, вертолеты подняли при посадке облака пыли, столкнулись, две машины сгорели, восемь десантников погибли. Удивительно, насколько часто просчеты в очевидных, элементарных вещах срывают самые хитроумные планы.) Попытка десанта была неожиданностью не только для иранцев, но и для американских союзников. Это естественно, такого рода операцию может погубить утечка информации, хотя, думаю, не было ни малейшего шанса на успех десанта
