улыбнулся.
Лео захотелось его ударить.
— Теперь прошу пройти в зал ожидания, вся процедура не займет и двух часов.
— Я остаюсь, — заявил Лео.
— Не советую, сеньор.
— Я останусь здесь. — И Лео с размаху плюхнулся в кресло.
— Как пожелаете… только… — Под ненавидящим взглядом Лео человек стушевался и вышел.
Селеста села рядом с Лео:
— Тебе нехорошо?
— Это место… просто скотобойня какая-то. Как я могу оставить ее здесь одну? Настоящий мясокомбинат… кто знает, что у них на уме…
Слова Лео прервал скрип двери. Двое служителей смерти ввезли каталку с обнаженным телом Элени.
Лео вскочил.
— Какого хрена они ее раздели… без моего разрешения… сволочи! — заорал он по-английски.
Служители потрясены, это видно по их напуганным глазам, лица скрыты под масками. На них просторные белые балахоны, на руках — резиновые перчатки, на ногах — бахилы, на головах — шапочки. Не поймешь, кто перед тобой, мужчина или женщина.
Селеста потянула Лео назад:
— Тебя сейчас выставят. Возьми себя в руки. Это их работа.
Лео глубоко вздохнул и сел.
— Почему они не спросили меня…
Элени перенесли на металлический стол с желобами. Тело ее не гнется — как у манекена, плоть потеряла упругость и сдувшимся шариком свисает с костяка. Такое впечатление, что ей холодно.
Только великолепные волосы остались прежними.
Один из служителей принес поднос со стальными инструментами. Второй присоединил трубку к сосуду с какой-то химией.
Селеста встала.
— Не могу на это смотреть. Подожду в комнате для посетителей. И тебе лучше пойти со мной.
— Нет.
— Лео, пожалей ты себя.
— Я им не доверяю.
Селеста обреченно вздохнула и удалилась.
Служители обмыли и продезинфицировали тело, вставили затычки в рот, в нос, в уши. В задний проход и во влагалище.
Это чтобы бальзамирующая жидкость не вытекала, с трудом осознал потрясенный Лео. Каждое их прикосновение казалось ему надругательством над тем, что было между ним и ней. Он стиснул зубы, отвернулся, зажмурился.
Когда он отважился наконец повернуться и открыть глаза, ей уже удаляли внутренности. Мягкие органы окунали в формальдегид и возвращали обратно. Потом разрез зашили, в артерию на левой руке вонзили большой шприц, вскрыли в нужном месте вену и принялись закачивать внутрь формальдегид, пока из вены не перестала литься кровь.
Вот и все. Процесс разложения остановлен. Поруганный труп оставили в покое. Лео, шатаясь, подошел к двери и вывалился на улицу.
Его вырвало прямо на тротуар.
Как раз в тот момент, когда перед ним затормозил сверкающий синий «роллс-ройс» консула Греции.
7
В каждой новой стране они обязательно регистрировались в своих посольствах — безопасность прежде всего. Но в Эквадоре посольства Греции не оказалось — его не было ни в одном справочнике, о его существовании не знали ни в одной гостинице. Портье и горничные и грека-то живого никогда не видели — что уж говорить о простых обывателях. В Эквадоре Элени энергично занялась пропагандой всего греческого — от нее местные жители узнавали о греческих богах, Парфеноне, демократии, Сократе, Платоне и Аристотеле. А вот что случилось за две тысячи лет между эпохой Аристотеля и рождением Элени, увы, так и осталось для ее слушателей тайной.
В конце концов Элени удалось разыскать некую Марию Клеменсию Де Леон, состоятельную великосветскую даму лет пятидесяти, на которую были возложены обязанности консула. Госпожа консул как-то даже отдыхала в Греции — вот и весь ее контакт со страной. В жилах ее не было ни капли греческой крови, языка она не знала совсем — зато по-английски изъяснялась идеально. Ей даже не надо было отвечать по телефону, отвлекаться от своих адвокатских дел, этим за нее занялась многочисленная челядь, а для прочей дипломатической деятельности вполне хватало собственного фешенебельного особняка в Кито. Обязанности консула для Марии Клеменсии Де Леон были чем-то вроде модной побрякушки, этакой сумочки от Гуччи, придающей должный шарм, тем более что по статусу приходилось участвовать в раутах и пожимать благоухающие дорогими духами руки.
А тут вдруг ее почетная, полная блеска должность повернулась к ней своей малопривлекательной стороной: во время массажа лица ей принесли известие о смерти единственной гражданки Греции в Эквадоре.
Придется поработать, с ужасом поняла госпожа консул.
Лео выворачивало наизнанку. Элегантный шофер в фуражке вышел из «роллс-ройса», подобострастно и явно привычно изогнулся, распахивая заднюю дверь машины, подал руку. Из тьмы лимузина показалась ладонь (пальцы унизаны брильянтовыми кольцами), нога в белой туфельке, серая льняная юбка чуть ниже колена. Их обладательница неторопливо шагнула из машины и выпрямилась.
Костюм Марии Клеменсии безукоризненно облегал фигуру, сумочка идеально подобрана по цвету и фасону, кудрявые волосы зачесаны назад, на лице старательный макияж — глаза подведены, на веках тени. Ее изысканный образ полон блеска, словно старый фамильный дубовый стол, как следует надраенный слугами, и нелеп, будто черная икра на тарелке у бедняка-крестьянина.
Лео отплевывался. Он трое суток не менял белье, два дня не умывался и не брился, его джинсы перемазаны засохшей кровью, от него разит как от торговца верблюдами.
Не удостоив Лео взглядом, госпожа консул переступила через лужу рвоты и протянула руку Селесте:
— Мы говорили с вами по телефону. Я Мария Клеменсия Де Леон, греческий консул.
— Да, это я звонила вам. А это Лео, — представила Селеста.
Лео вытер рот рукавом.
Консул повернулась к нему, губы тронула улыбка фальшивого сочувствия, и произнесла на безупречном английском:
— Рада вас видеть. Я Мария Клеменсия Де Леон, греческий консул.
Слова любезны, но руки она Лео не подала.
— Примите мои соболезнования по поводу Элени, такая была милая девушка, по словам моего секретаря.
— Спасибо, — просипел Лео.
— С вами все в порядке?
— Благодарю, уже легче — в помещении мне стало не по себе.
— Понимаю. Я здесь, чтобы оказать вам всяческую посильную помощь. На несколько дней мой водитель в вашем распоряжении. Нам надо уладить массу формальностей. Но сейчас уже поздно, и я
