нынче выдался неудачный. Я лично считаю, что мальчик Хорки был околдован, и поэтому ветвь Хорки исполнилась зла…
Гондемар презрительно фыркнул:
– Парень, мне прекрасно известно, что ты и мой оруженосец – пара деревенских тупиц. Поберегись. Мое время ценится высоко.
Гарольд раздраженно выдохнул в морозный воздух, и облачко пара поднялось прямо к лицу рыцаря.
– Я знаю, где живет ведьма, – просто сказал он.
Гондемар изогнул бровь, услышав его слова. Это интересно. Похоже, дело тут не только в ссоре между деревенскими мальчишками. Рыцаря давно беспокоило присутствие неподалеку от деревни ведьмы и колдуна. Немногие отправлялись их искать, поскольку все знали, что в этом лесу обитают неупокойники и чудовища. Не то чтобы Гондемар их боялся, но рыцарю не пристало бродить меж деревьями в поисках колдунов. Посылать своих охранников и солдат смысла не было, они сбегут, стоит сломаться ветке под ногами. В бою с врагом им всем не занимать отваги, но одна мысль о колдовстве вселяла в их души священный ужас.
– Ведьма? И чародей?
– Они оба, сэр. Я могу привести жителей деревни к их хижине, и тогда мы избавимся от этой чумы.
– И ты сможешь убедить соседей отправиться на охоту за колдунами?
Гарольд с явным самодовольством ответил:
– Я уже не первый год обрабатываю их, сэр. Поскольку нынешней осенью урожай был совсем плох, многие голодают. Им нужен лишь повод выместить на ком-то зло, чтобы начать действовать. Мне нужно только разрешение одного из наших лордов, поэтому я и подошел к вам.
Да, если обвинить колдуна в скудости урожая, люди и впрямь отважатся на многое…
– Ты его получил. Я побеседую с настоятелем монастыря и лордом деревни и улажу с ними этот вопрос.
Возможно, настоятель поставит под сомнение мудрость подобного деяния, но вот пожилой лорд Крессинга, назначенный королем и правящий местными крестьянами, а не рыцарями-храмовниками, был близким другом сэра Гондемара.
– Принимайся за дело.
Гарольд вернулся к своим друзьям с хорошими новостями, которые привели их в крайнее возбуждение. Они чуть не прыгали от восторга при одной мысли об этом. Убить чародея! В головах юнцов царила настоящая неразбериха, подогретая алкоголем, пока они вкапывали в землю толстые столбы и собирали хворост и дрова для костров. Они сожгут чародея и его жену-ведьму! Какими храбрецами они считали себя, отважившись на это великое деяние! Возможно, половина из них еще до полуночи превратится в жаб и змей, но в тот момент подобная перспектива никого не пугала – крепкая выпивка наделила юнцов львиной храбростью.
Вечером около сорока человек, несущих полыхающие факелы, двинулись в лес, возглавляемые Гарольдом. С бешено бьющимися сердцами они окружили хижину, в которой мирно спали Гриндель и Блодвин, и вытащили супругов из постелей, быстро заткнув им рты и связав руки и ноги, чтобы, не дай бог, колдуны не прокляли напавших и не начали плести черные заклинания.
Чародея и его жену поволокли к деревне, привязав к шестам, как убитых свиней.
Гарольд поджег факелом сухой хворост у них под ногами. Сэр Гондемар молча наблюдал за ним, его глаза отсвечивали алым в свете мгновенно занявшегося огня. В руке благородный рыцарь держал надушенный платок, готовый прижать его к носу, как только ночной воздух наполнится вонью горящей плоти. Треск пламени и шипение плавящейся кожи привело деревенщин к помешательству, и они, крича от безумного восторга, плясали вокруг костров, как дикари.
Глава 10
Караван в Антиохию
Караван шел по пустынным землям, изредка проезжая мимо источников воды, которые арабы называли «оазис». Эти их оазисы оказались довольно приятными местами, там даже росли какие-то странные деревья, совершенно не похожие на английские. Они напоминали голые коричневые позвоночники скелетов, круто изогнутые, поднимающиеся к облакам. Крон не было, только широкие листья на самой верхушке, торчащие в стороны, как зонтик. Эндрю слышал рассказы о пальмах от монахов в Крессинге. Отец Ноттидж умел читать на языке Библии и упоминал эти странные деревья. Эндрю помнил его рассказ о том, как их широкими, дырявыми листьями устилали землю перед Иисусом, въезжавшим в город на осле. Но тогда он не придал ему особого значения. Пальмы были разными – на одних росли финики, на других – странные огромные орехи. Эндрю понравился вкус и тех и других.
Однажды они остановились на ночлег не у оазиса, а у колодца, и Хасан, младший сын хозяина каравана, подвел к нему небольшое стадо коз. Чародей как раз пил из кожаного ведра, привязанного к железному крюку длинной веревкой, когда араб попытался его отобрать. Эндрю, разгневанный этой дерзостью, тут же встал между своим скакуном и грубым мальчишкой. Рука Хасана мгновенно легла на рукоять широкого, изогнутого кинжала, висевшего у него на поясе.
– Мои козы хотят пить! – воскликнул араб. – Ты – нежеланный гость нашей страны, пришелец, поэтому можешь подождать, пока напьются мои козы.
Англичанин схватился за рукоять своего меча.
– Нет, это ты подождешь, пока мой конь не утолит жажду! – прорычал он.
– Ты – неверный! – презрительно бросил парень. – Ты недолго пробудешь в Аравии. Великий Саладин выгонит вас всех отсюда, как бешеных собак! Уже сейчас он повелевает Дамаском и Халебом! Он промчится по всему Египту яростным ветром, и вы все окажетесь на дне моря! Эндрю, разумеется, слышал о Саладине, молодом предводителе сарацин. Он и впрямь успел одержать несколько важных побед и завоевать отдельные города. Даже лучшие христианские рыцари уважали этого курда[3] , сумевшего объединить мусульман и поднять их на борьбу с христианами. Но опасным и грозным противником его делала даже не столько храбрость и воинская удаль, сколько умение проявить сочувствие, изрядно беспокоившее многих. Дикая ярость отличала обе стороны этого противостояния, и, как сказал однажды Томас, только великий и уверенный в себе человек способен подняться над жестокостью, а значит, с ним нельзя не считаться.
– Мне плевать на вашего Саладина. Я сам снесу ему голову с плеч.
Хасан широко открыл глаза, не веря, что кто-то мог изрыгнуть такое богохульство.
– Я заставлю тебя подавиться этими словами! – крикнул он. – Ты умрешь на месте!..
Но внезапно на арабского юношу упала чья-то тень. Она протянула руку и жестко схватила его за запястье, заставив бросить стальную джамбию, прежде чем та успела вонзиться в грудь англичанина.
– Этот рыцарь – наш гость, – произнес молодой человек, приструнивший Хасана. – Ты будешь уважать наши священные законы гостеприимства!
– Он наш враг! – прохрипел тот, обнаружив, что его держит за руку старший брат.
– Пока он в нашем лагере и помогает нам отбиваться от бандитов и воров, он наш друг!
– Я его ненавижу!
– Ты извинишься за свою неслыханную грубость, или я отведу тебя к отцу сейчас же. Скажи, что сожалеешь о своем дерзком поведении.
Хасан не был похож на мальчика, которого испугают побои, если, конечно, именно этим ему пригрозил брат, но он, видимо, не хотел вызвать неудовольствие отца. Отцы – грозные властители в семье, и их разочарование в детях зачастую ощущается последними острее, чем удары палкой, и причиняют больше боли.
Хасан, повесив голову, повернулся спиной к Эндрю и выдавил:
– Я… я сожалею о своем поведении.
Эндрю прекрасно понимал, что эти слова парень произнес с огромным усилием. Его собственный гнев растворился без следа. Ему стало жаль арабского юношу. В конце концов, как бы чувствовал себя он сам, если бы темнокожий мальчишка появился в его родной деревне и взял бы первое, что приглянулось, в саду, обнесенном стеной, не спросив разрешения? Эндрю понимал, что он был вне себя от ярости. Так неужели он не поймет, почему сердится Хасан?
