засов. Сердце бешено колотилось в груди. Она знала, что была на грани бесчестия и позора от рук собственного безжалостного кузена. Лишь страх за свою жизнь и уверенность в правдивости ее слов заставили его отказаться от жестокого намерения. Даже вечное проклятие, которое непременно пало бы на его душу, не смогло бы отвратить его от затеянного. Лишь уверенность в том, что он умрет в ужасных муках, заставила Эзру уйти. «Хвала Господу, – подумала Анжелика, – что у меня есть отец, который внушает всем страх своим воинским искусством».
– Как бы мне хотелось вырезать язык этого мерзавца, – с чувством сказала она Менестрелю, который лежал на краю постели и смотрел на хозяйку, – и скормить его курам!
Песик склонил голову набок и посмотрел на Анжелику проницательным собачьим взором.
Часть вторая
Глава 15
Битва при Монжизаре
Эндрю по-прежнему питал весьма сильную неприязнь к своему предыдущему хозяину за жестокую порку цепом. Под жарким солнцем Востока раны заживали гораздо медленнее. Они воспалялись и истекали гноем куда дольше, чем в умеренном климате. Надрезы, оставленные металлическими наконечниками цепов, зарастали мучительно медленно, и шрамы в душе юноши оставались свежими и ныли дольше, чем могли бы при других обстоятельствах.
Эндрю с детства привык, что лучшие мира сего относятся к нему как к последнему ничтожеству, пустому месту. Рыцари, священники, землевладельцы и государственные чиновники верили, что у них есть право поступать с людьми низкого происхождения так, как им заблагорассудится. Его отец, по крайней мере, был уважаемым ремесленником, а не низшим из низших. И все же Эндрю с детства впитал убеждение, что нужно смиренно принимать наказание, наложенное одним из сильных мира сего. Даже если оно несправедливое. Поэтому не стал приносить клятву однажды непременно отомстить сэру Гондемару. Такие мысли выходили за рамки его воображения. Но он начал ненавидеть тамплиера со всей силой и ядом, на которые только был способен. В конце концов, он пытался помочь человеку, спасти ему жизнь, а в награду получил только боль и мучения.
– Говорю тебе, Томас, – произнес он, обращаясь к своему слуге, – некоторые люди должны сами отведать кнута, прежде чем щедрой рукой раздавать удары другим. Они должны понимать, каково это, – они должны
Томас снова методично смазывал спину друга бальзамом. Его пальцы двигались легко и проворно, почти не причиняя боли воспаленной коже. Эти руки и впрямь могли принадлежать ангелу. Его ровный характер и неизменно мягкие манеры резко контрастировали с поведением других, даже самого Эндрю. Оруженосец обладал вспыльчивым нравом и мог оскорбить человека без стоящей причины. Томас никогда бы так не поступил. Его невинное лицо, яркие голубые глаза были начисто лишены выражения угрозы или ярости. В них светилась одна лишь доброта и сочувствие к страданиям. Он мог разделить печаль другого человека, оставаясь безразличным к собственным горестям.
– Да, Эндрю, – согласился Томас, осторожно проводя руками вверх и вниз по израненной спине. – Человек должен сначала на себе испытать то, что он собирается сделать с другим.
– Кроме разве что повешения, – задумчиво добавил Эндрю. – Поскольку этого уже не воротишь.
– Да, конечно, кроме повешения. Повешенные не могут составить своего мнения о том, что испытываешь при подобном наказании, не говоря уже о том, чтобы передать его другим. Человек не узнает ничего, кроме зловещей тьмы чистилища, которое никогда не сможет описать живым, даже если вернется в их мир призрачным духом.
Эндрю поднял голову.
– А как же ты, Томас? Ты видел чистилище?
– Может, и видел, но больше я ничего сказать тебе не могу.
– Почему?
– Потому что, если попытаюсь раскрыть секреты посмертия живому человеку, мой язык завяжется в узел и я лишусь дара речи.
– Гавриил или Рафаил – словом, один из архангелов – может так с тобой поступить?
– Без сомнения, поскольку открывать подобные тайны строжайше запрещено.
– Но некоторые люди ведь так делают – возвращаются и начинают хвастаться тем, что успели повидать по дороге на небеса.
– В этом случае они лгут, и за это отправятся совсем в другое место, – уверенно отозвался Томас.
– А, значит, они пойдут в ад и будут гореть на костре?
– Да.
– И поделом им, по-моему. Тайну необходимо хранить.
– Я с тобой согласен, Эндрю.
В этот миг в комнату ворвался запыхавшийся Гарет. Его глаза ярко блестели от возбуждения.
Эндрю гневно уставился на бывшего товарища, который не так давно оставил кровавые отметины у него на спине.
– А
– Эндрю! – воскликнул взбудораженный юноша. – Война!
Англичанин тут же позабыл свой гнев:
– Что?!
– Нас атаковали Айюбиды!
Эндрю резко сел на постели.
– Саладин?
– Да. Как тебе известно, король Балдуин планировал нападение на Египет, но Саладин решил первым нанести удар. Он вошел в Палестину с армией в тридцать тысяч воинов. Мы уходим из Иерусалима в Аскалон. Твой господин, Джон из Реймса, отправляется в поход, как и мой хозяин. Эндрю, мы будем оруженосцами на поле боя! Я сам, разумеется, окажусь в этой роли уже во второй раз, поскольку я участвовал в сражении с византийцами под Румом.
– Мне уже довелось сражаться! – с негодованием воскликнул Эндрю.
– Да, но пока лишь с разбойниками, бок о бок с охранниками каравана, – уничижительно бросил Гарет, – против диких арабов. Это не настоящая война, Эндрю. Ты никогда не выступал против армии.
– Если ты убит врагом, какая разница, кем именно?
– Это верно, но ты-то не убит, а стоишь здесь и, как обычно, споришь со мной. Идем, поспеши! Отправляйся к своему господину. Нам нужно как можно быстрее выйти в Аскалон. Саладин уже сжег множество деревень вдоль побережья неподалеку от Лидды и Арсуфа. Люди бегут куда глаза глядят. Говорят, Саладин – великий полководец, но как это может быть правдой, если он всего лишь араб? Они ведь не становятся великими полководцами, верно, Эндрю?
– Он из курдов, мастер Гарет, – поправил валлийца Томас, – к тому же история знает множество великих полководцев нехристианского происхождения. К ним относится, например, Юлий Цезарь.
– Да, но он-то был родом не из Африки или Аравии! – возразил Гарет.
– Нет, зато Ганнибал родом из этих земель, и он выставил римлян дураками.
– Томас прав, – произнес Эндрю, начиная облачаться в доспехи. – Саладин еще не знал поражений. Даже ассасинам не удалось прикончить его, а они пытались, и не раз. Но если Саладин напал на нас к северу от Рамлы, значит, он должен был миновать Газу. Неужели тамплиеры, живущие в Газе, не остановили его?
– Они позволили ему пройти, но теперь сожалеют о своем решении.
– Еще бы им не сожалеть! – воскликнул Эндрю. – Ведь тамплиеры – величайшие воины, которых когда- либо знал мир! Они не боятся за свои жизни, которые посвящены лишь одному – служению Господу. Их недаром боятся по всей земле за свирепость в бою! Ни один из них ни за что не покинул бы поле боя, признав поражение. Кто может стать против воинов-монахов, не чувствуя трепета в сердце и дрожи в руках?
Эта речь осталась без ответа, поскольку Эндрю всего-навсего повторил то, что юноши неоднократно слышали из других уст. Томас тихо благословил меч своего господина, замечательный клинок Ульфберта.
