сеньор Эстевели, после пришли отметиться и другие члены труппы и кое-кто из дирекции. Но ими дело не кончилось. Пришёл знакомый мне по юбилею Эстевели антрепренёр, пришли директора двух других оперных театров столицы, с которыми меня связывало даже не шапочное знакомство, а одно-единственное представление где-нибудь по случаю. Пришли и гости из числа зрителей. Иных из них я не помнила в упор, но они уверяли, что имели честь поздравить меня с таким-то и таким-то выступлением и лично вручить цветы. Все визитёры выражали надежду, что будут бывать у меня часто и так же часто видеть меня у себя, чем ставили меня в несколько затруднительное положение. Я не собиралась держать открытый дом, но и прямо сказать об этом своим велеречивым гостям не осмеливалась.
А моя карьера шла в гору. По своей воле, или по воле Леонардо, но меня стали выдвигать на первое место, оттесняя Марселу. «Жозефина» и «Зачарованный лес» стали моими без разговоров, в «Гарсиаде», «Рождественской сказке» и «Замке снов» всё осталось по-прежнему, а вдобавок к этому мне предложили на выбор любую роль в любом балете. После моего гордого заявления, что я не желаю идти по головам, мне, конечно, нужно было отказаться, но я не смогла. Я давно уже мечтала об Анне из «Источника слёз», и вот теперь мне представился шанс осуществить мою мечту. Тем более что Яноша там танцевал Энрике, а Халифа — давно знакомый мне Марио. Нурой была сеньорита Коуту. Эта партия тоже хороша, но Анна была мне ближе. Я не раз и не два представляла себя на месте пленницы, которую любит её пленитель. За время же репетиций я смогла как следует проникнуться чувствами своей героини.
Хотя и тут не обходилось без трудностей. Вот, например, почему Халиф влюбляется в Анну с первого взгляда? Поражён её красотой? Но у него красавиц целый гарем, к чему-чему, а к женской красоте он привык. Поражён её душевными качествами и чистотой, сказал сеньор Флорес. А как это изобразить?
Поскольку меня вводили в уже готовый спектакль, репетиции заняли меньше времени, чем при постановке нового, и я должна была впервые выступить в «Источнике» вскоре после масленицы. Мачадо глядела на меня волком, но пока молчала. Её молчание тревожило меня. Уж лучше бы она говорила или даже делала какие-нибудь гадости, тогда всё было бы понятно. А так мне приходилось только гадать, смирилась ли она или готовит страшную месть. После происшествия на премьере «Жозефины» я бы уже ничему не удивилась.
Масленицу в столице праздновали шумно. Балы, маскарады, гуляния, на которые я тоже получала приглашения, и даже кое-какие принимала. Было бы странно, если бы обошлось без празднования в Королевской опере. Решено было устроить костюмированный бал, не маскарад, а именно бал, где маска и анонимность были необязательны. Предполагалось также представление, но в нём участвовали только кордебалет и ученики старших классов из балетного и оперного училищ. Солистам же был предоставлен шанс веселиться от души, не отвлекаясь на какие-либо обязанности.
Я долго думала, как мне на него одеться. Хозяйка мастерской, занимающейся пошивом экзотический нарядов, упорно сватала мне наряд одалиски, но мне он не глянулся, к тому же напомнил костюм, в котором я в первый раз встретилась с недоброй памяти сеньором Коменчини. Тогда мне предложили наряд цыганки: чёрно-красное платье с широченной юбкой, такой, что край её можно было поднять над головой, не открывая ног, красная шаль с золотой вышивкой и бахромой, множество браслетов на обнажённых по локоть руках, и гребень в волосы, который я дополнила приколотой сбоку красной розой. Конечно, из меня вышла весьма состоятельная цыганка, но я так вошла в роль, что даже воспользовалась гримом, сделав тон кожи потемнее. Благо при моей природной тёмной масти это выглядело естественно.
В таком виде я и явилась на бал. Меня тепло приветствовали, и я постаралась окунуться в беззаботное веселье, отрешившись от всех забот и волнений повседневности. Танцы, затянувшиеся далеко за полночь, вкусный ужин и весёлые игры, за которыми я с удовольствием наблюдала — всё это и вправду заставило меня забыть если не обо всём, то о том, что завтра опять надо рано вставать.
— Что ж вы, сеньорита, сами не играете? — спросил меня подошедший мужчина в костюме корсара, с повязкой через глаз, отрывая от наблюдения за игрой в фанты.
— Не хочу, сеньор.
— Почему же?
— Просто не хочу и всё.
Меня всегда ужасно раздражала необходимость объяснять любопытствующим своё нежелание принимать участие в общепринятых делах. А как тут объяснишь, если я и сама толком не знаю, в чём причина? Просто характер такой.
— Быть может, вам не нравятся участники? — предположил мужчина. — А если подобрать вам партнёра по вкусу, вы решитесь?
— Нет, сеньор, — я поднялась. Дальнейших ход рассуждений было не трудно угадать: а не окажется ли он сам таким партнёром. Так что, как ни жаль мне было уходить, лучше сделать это сразу.
— Уже уходите? Куда же вы, сеньорита?
— Я хочу пройтись.
— Позвольте я с вами.
— Нет, нет, мне нужно, э-э… привести себя в порядок.
Но «корсар» оказался человеком настойчивым. Он ждал меня неподалёку от туалетной комнаты.
— У вас этот танец свободен? Тогда позвольте вас пригласить, — и, не дожидаясь ответа, взял меня под руку. Вздохнув, я решила уступить. Танец — это только танец, а вырываться силой, привлекая внимание, не хотелось.
Мой кавалер был уже не очень молод, в моём понимании почти старик, но лёгкости и подвижности в танце он не утратил. Полчаса прошли не так чтобы очень неприятно, но после, вместо того, чтобы отвести меня на место у стены, он предложил мне прогуляться по балкону, на который выходили двери лож. «Корсар» производил впечатление человека, не привыкшего к отказам и возражениям, но на этот раз я воспротивилась. Пусть это не маскарад с его лёгкостью нравов, но всё равно на балах в Опере аванложи пустовали редко. Оказаться там у меня не было ни малейшего желания.
— И всё же я вынужден настаивать, — отмёл он мои возражения. — Мне необходимо поговорить с вами наедине.
— Вы можете поговорить со мной и здесь.
— Слишком много посторонних ушей, сеньорита Баррозо. Мне не хотелось бы, чтобы нас услышали даже случайно.
— Ну, хорошо, — после небольшой паузы отозвалась я. Мы вместе поднялись на почти пустой балкон, и тут я снова решительно остановилась у балюстрады:
— Здесь чужие уши достаточно далеко, и если мы не будем кричать, нас не услышат, сеньор Корсар.
— Вы меня не узнали?
— Признаться, нет.
— А вот так? — и он снял повязку.
— О, — сказала я. При ближайшем рассмотрении мой собеседник оказался герцогом ди Соуза. До сих пор я видела его считанные разы, ничего удивительного, что повязка сделала его неузнаваемым.
— Удивлены, сеньорита?
— Признаться, да. Не думала, что вам придётся искать себе даму, ваша светлость.
— К чему эти церемонии, сеньорита? Давайте обойдёмся без «светлостей».
— Мы с вами недостаточно близки для этого, сеньор.
— Так что мешает нам с вами стать ближе?
Ах ты, ловелас стареющий.
— Прошу прощения, ваша светлость, но у меня нет желания заводить случайную интрижку, даже с вами. Я предпочитаю прочные отношения.
— Вот и отлично. Я как раз собирался вам их предложить. Я очарован вами, сеньорита, и готов бросить к вашим ногам весь мир. Стать вашим послушным слугой и исполнять любые ваши прихоти, — и он поднёс мою руку к губам. Я не стала вырывать её, лишь подняла брови:
— А как же сеньорита Мачадо?
— Ах, сеньорита, — вздохнул ди Соуза. — Любовь крылата, и её, как справедливо замечено в самой знаменитой из оперных арий, не удержать. Сегодня она здесь, а завтра там…
— Так могу ли я быть уверенной, что завтра она в очередной раз не упорхнёт?
