— Да сеньор Андрес ничего, только слабый очень, головы от подушки оторвать не может. Всё о вас спрашивает. Врачи только руками разводят, никак не могут понять, что с ним такое.
Ну да, точно так же они разводили руками, когда их спрашивали, от чего умерла Марсела Мачадо.
— Напугал он сеньора маркиза, — понизив голос, добавил лакей. — Тот весь вчерашний день места себе не находил. Ушёл сеньор Андрес, слова никому не сказал, а уже вечером его привозят — лежащим на улице нашли!
— Что же с ним случилось?
— Говорит, что шёл по улице, почувствовал себя плохо и упал. А больше ничего не помнит.
— Но он выздоровеет?
— Да, врач говорит, что отлежится, и всё будет в порядке. Рекомендовал уехать из города, здоровье поправить.
Пришёл мой лечащий врач, осмотрел мою спину, нахмурился, осмотрел ещё раз и сказал, что придёт завтра. Похоже, не поверил сам себе, и было отчего. Карла тоже недоумённо хмурилась, глядя, как я довольно бодро хожу по комнатам, хотя ещё вчера ползала, как сонная муха, и преспокойно сажусь в кресло.
А меня мучил страх. Спросить, успел ли Леонардо сделать то, что собирался, было не у кого, и оставалось лишь ждать, чтобы выяснить это опытным путём. Но прошло три дня, потом пять, а никаких ухудшений в моём самочувствии не произошло, и я вздохнула с облегчением. А на шестой день приехал Андрес.
Он появился на пороге, бледный до синевы, опираясь на трость, которую раньше терпеть не мог. Я вскочила и бросилась его усаживать.
— Да со мной всё в порядке, — слабо отмахнулся он. — Скажи лучше, как ты?
— Со мной тоже всё в порядке, Андрес, правда. А ты? Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — он вымученно улыбнулся. — Я обманул тебя… Так получилось. Я, наверное, никуда не уеду.
— Я знаю. Андрес… Пожалуйста, не пугай меня так больше. Я тебе благодарна, ты даже не знаешь, как, но пойми, без тебя мне ничего не нужно. Я не смогла бы танцевать, зная, что танцую буквально на твоём трупе.
— Ты знаешь? — тихо спросил он.
— Да, знаю. Леонардо мне во всём признался.
Андрес отвернулся.
— А ведь я просил его ничего тебе не говорить…
— Я сама догадалась. Он признался, когда я спросила его прямо. Ты сам себя выдал, когда написал отцу так, что он кинулся тебя искать — в том числе и ко мне.
— Я не мог… исчезнуть, ничего ему не сказав. А что было дальше? Когда ты догадалась?
— Я тоже кинулась тебя искать, прямо в Оперу. Леонардо почти не запирался.
— И ты…
— И я отказалась.
Андрес долго молчал, всматриваясь в моё лицо.
— Анжела, — наконец сказал он, — выходи за меня замуж.
— Андрес… Ты серьёзно?
— Более чем. Из-за меня ты потеряла всё. Я хочу… Я попытаюсь восполнить тебе твои потери.
— Но для этого не обязательно на мне жениться.
— Анжела, — с неожиданным жаром произнёс он, — я хочу на тебе жениться, потому что я тебя люблю. Я много думал… Всю прошедшую неделю я только и мог, что лежать и думать. Я побывал на краю пропасти, от которой меня спасла ты, и теперь я понял — у меня нет ничего и никого дороже тебя. И что главное в жизни — это чтобы рядом была любимая женщина, и чтобы она была счастлива. А всё остальное — карьера, власть, богатство, дворянская честь эта дурацкая… Это всё такая чепуха. Пойми я это раньше, я бы женился на тебе сразу. Если бы ты этого захотела, конечно.
— Но я — всего лишь танцовщица, а ты…
— Покажи мне закон, в котором сказано, что я не могу жениться на танцовщице!
— А твой отец?
— А что — отец? Поворчит и смирится.
— Мне он не показался человеком, который легко смиряется с чем-либо. Сдаётся мне, он отнюдь не будет счастлив, получив меня в снохи.
— В данном случае мне приходится выбирать, — хмуро сказал Андрес, — моё счастье или счастье моего отца. И, при всей моей к нему любви, я всё же предпочитаю своё. Ну а в самом худшем случае… У меня есть наследство моей матери. Это не так уж и мало. Пусть титул и состояние получит мой кузен — он всегда был почтительным родичем.
Он поднял на меня глаза:
— Так ты согласна?
— Нет, Андрес, подожди. Ты ещё не всё знаешь. Я ничего не потеряла, я, наоборот, приобрела. Я должна рассказать тебе…
Андрес выслушал мой сбивчивый рассказ молча.
— Ты не должна была соглашаться, — сказал он, когда я замолчала.
— Ты ради меня можешь жертвовать собой, а я не могу?
— Но ты бы оказалась в его власти! Ты думаешь, мне было бы легче это вынести, чем тебе? Анжела, мне ведь тоже не нужна жизнь без тебя. Я хочу, чтобы ты была счастлива…
— Я не смогла бы быть счастливой, если б ты умер из-за меня, и хватит об этом. В любом случае, ведь ничего не произошло. Но ты понимаешь, Андрес, тебе не нужно ничего мне возмещать.
— Понимаю, — серьёзно сказал он, — ты хочешь вернуться на сцену. Ну что ж… Я не стану тебе в этом препятствовать. Мы можем пожениться тайно. Тогда ты сможешь танцевать.
— Андрес…
— Скажи мне, Анжела, не томи меня больше: ты любишь меня? Ты согласна стать моей женой?
Я смотрела на него. Любила ли я Андреса? До последнего вздоха. Найдётся ли ещё человек, готовый жертвовать собой ради даже не моей жизни, — моего счастья?
— Да, Андрес, — сказала я. — Да, я согласна.
ЭПИЛОГ
На сцену я вернулась не через полгода, как предсказывал Леонардо, а через два. Я всё же учла слова Алессандро Каннавали и решилась родить ребёнка. К моему некоторому удивлению, Андрес горячо поддержал моё решение — должно быть, рассчитывал, что ребёнок привяжет меня к нему ещё крепче. Он всё же ревновал меня к сцене, хотя, надо отдать ему должное, никогда не позволял своей ревности диктовать ему слова и поступки. Наш маленький Рикардо родился почти ровно через девять месяцев после нашего венчания и был здоровеньким и крепким. Рожала я в деревне, и лишь после того, как мой сын слегка подрос, и стало можно доверить его няне, я вернулась в столицу и приступила к репетициям. Мой врач надо мной прямо-таки трясся, будучи не в силах до конца поверить в моё чудесное исцеление, и оказался прав, ибо я сама чуть было всё не погубила. Леонардо не зря наказывал мне не спешить с нагрузками. Поверив в своё полное и окончательное выздоровление, я едва не покалечила себя вторично, и лишь возобновление болей привело меня в чувство. Ещё долго я была вынуждена постоянно носить корсет, не имея возможности снять его даже дома. Во время занятий и выступлений я собиралась, держала спину и напрягала мышцы, но невозможно следить за собой двадцать четыре часа в сутки.
Другой проблемой стало руководство нашего театра. Сеньоры Эстевели, Флорес и Росси были столь же недоверчивыми, как и врач, и не собирались рисковать местами и профессиональной репутацией, выпуская на сцену искалеченную балерину. В конце концов меня поддержала — вот уж никак не ожидала! —
