мною, а ты станешь моим орудием! Чрез тебя я восстану!
После он успокоился и рассказал мне, что собирается сделать. Он сказал, что вернется и заставит меня говорить его голосом и мыслить его разумом, а дух его будет подчинять меня себе, когда захочет.
— Ты будешь походить на меня! — сказал он. — И на моего Господина! У тебя появятся зеленые адские глаза с красными кровавыми прожилками! У тебя вырастут волчьи клыки! Когда я завладею тобой, я превращу тебя в подобие моего Господина! Ты будешь поклоняться ему в любом его облике!
Ужасная ночь тянулась без конца. Прочитав свои заклинания, Сильвио ушел, и больше живым я его не видела — но так и не смогла от него спастись.
Мать билась в истерике. Спустя какое-то время я сумела уложить ее в постель. Она плакала и стонала, говоря, что должна ответить за свои грехи и грехи других. Я пыталась уснуть, но смогла только задремать. Меня разбудил ужасающий крик. Я поспешила в комнату матери. Она стояла посреди комнаты, прижимая руки к груди и жалобно рыдая. Я подбежала к ней, но она закричала и отшатнулась от меня. Затем она выбежала в соседнюю комнату, бросилась на пол и принялась, плача, молить Господа о милосердии!
Телефона в квартире не было. Я спустилась вниз, чтобы разбудить швейцара и попросить его вызвать врача.
Вернувшись, я не нашла матери. Она бесследно исчезла!
Девушка замолчала. На ее ресницах блестели слезы.
— С той ночи, — сказала она, — я постоянно ощущала зловещее присутствие Сильвио, особенно с тех пор, как его повесили. Порой я совершенно меняюсь. Как вы могли видеть, он вовлек меня в некоторые обряды поклонения дьяволу и, когда его дух пребывает во мне, я испытываю безумное желание раздирать, рвать на части и убивать!
— Когда он появляется? — спросил Конрой.
— Слава Богу, он чаще всего приходит ночью, — сказала девушка. — Поэтому я могу работать, зарабатывать себе на хлеб и скрывать свою ужасную тайну. Он принес мне жабу, которую вы видели, и заставил меня купить все те вещи, что попались вам на глаза в моей квартире. Когда я пытаюсь избавиться от них, соскабливая эту мерзкую краску и замазывая изображения козла, он является и заставляет меня прекратить. Я все время соскабливаю краску с мебели — и крашу мебель снова.
— Мы заметили это, — сказал я. — Часто он приходит?
— Раньше он являлся довольно редко, но в последнее время приходит все чаще.
— Как вы узнаете о его появлении? — спросил я. — Каковы первые симптомы?
— Перед его приходом у меня всегда зудит плечо, — ответила девушка. — У меня там… родинка, я так думаю, и она всегда слегка чешется перед появлением Сильвио.
— Где эта родинка? — спросил я.
— На плече, — сказала девушка. — На правом плече.
— Вы позволите нам взглянуть?
Девушка густо покраснела.
— Она… уродлива. Я назвала ее родимым пятном, но не уверена в этом. Не помню, чтобы у меня была такая родинка раньше, до появления в нашей жизни Сильвио. Это… это жаба!
— Что? — вскричал Конрой. — Бог мой! Жаба?
Девушка внезапно расстегнула воротник платья и обнажила плечо. На верхней части ее руки мы увидели пятно, частью переползавшее на плечо. Размером оно было не больше серебряного доллара, но в совершенстве передавало вид головы и передних лап жабы и было таким жизненным, словно его нанесли на кожу с помощью татуировки. Я осторожно прикоснулся к пятну указательным пальцем.
— Больно?
— Нет.
Я попросил ее отвернуться, чтобы она не могла следить за моими действиями. Под внимательным взглядом инспектора Конроя я достал из кармана скальпель — небольшой инструмент с острой как бритва кромкой — и сделал глубокий надрез прямо по центру жабьей головы. Лезвие с легкостью вошло в плоть. Из раны не вытекло ни капли крови: разрез был чист и остался таким, когда я надавил на края.
— А теперь больно? — спросил я.
— Нет, — отвечала она. — Что вы делаете?
Вместо ответа я глубже вонзил в ее плечо кончик скальпеля, поворачивая инструмент и зондируя рану. Но она не испытывала боли; не было и крови. Я вытащил скальпель и обернулся к Конрою, собираясь объяснить ему, зачем подверг девушку такому испытанию. Вдруг он схватил меня за плечо и ахнул:
— Боже милосердный, Джерри! Гляди!
Он указал на плечо девушки. Рана медленно закрывалась, точно кто-то ее осторожно сжимал. Через полминуты разрез полностью затянулся; не было заметно никаких следов операции. Я вернул скальпель в карман и прикрыл пятно тканью платья.
— Чем вы занимались? — спросила девушка, обернувшись к нам.
— Вы что-нибудь ощутили?
— Ничего, совсем ничего, — сказала она. — Я чувствовала, конечно, что вы положили мне руку на плечо, но… родинка ничем не давала о себе знать.
— Тогда как должна была, — заметил я. — Я сделал разрез скальпелем и провел зондирование. Боль должна была быть невыносима; в обычном случае я и не подумал бы приступать к такой операции без сильного обезболивающего.
— А я ничего не почувствовала! — прошептала она, испуганно глядя на нас. — Что это означает?
— Это означает, что на плече у вас знак дьявола, — ответил я.
— Что такое знак дьявола? — спросил Конрой.
— Он соответствует своему названию. Это дьявольская отметина, знак, что Сатана владеет данным человеком. Он появляется на телах тех, кто подписал своей кровью договор с дьяволом, а иногда у людей, случайно оказавшихся во власти нечистого. Знак дьявола часто обнаруживали во время ведовских процессов и охоты на ведьм в шестнадцатом и семнадцатом веках. Знак этот противопоставлен стигматам.
— И он всегда имеет вид жабы? — спросил Конрой.
— Нет. Формы бывают самые различные: небольшая родинка или бородавка, отпечаток лягушачьей лапки или изображение паука, такое же совершенное, как жаба на плече мисс Кроуфорд. В давние времена гражданские и церковные суды считали подобный знак решающим доказательством того, что перед ними ведьма или колдун. Сотни невинных людей были отправлены на костер или повешены потому только, что на теле у них имелись родинки. Распознавали знак дьявола теми же методами, какими я только что воспользовался. Настоящий знак дьявола не кровоточит и не болит, что бы с ним ни делали.
— Боли я не чувствовала, — сказала Дороти Кроуфорд. — Эта… это… никак не ощущается, пока не приходит Сильвио. Тогда, как я уже говорила, я чувствую зуд.
— Но разве вы ничего не делаете, почувствовав этот зуд? — спросил я. — Наверное, вы трете рукой знак, или надавливаете на него, или делаете что-то еще?
— Да, вы правы, — ответила девушка. — У меня есть флакон с притиранием; я изготовила его по рецепту, который дал мне Сильвио. Я полагаю, что это был Сильвио; я нашла рецепт в квартире, на… на алтаре, и знаю, что сама ничего похожего не писала. Слова были написаны красными чернилами.
— Кровью, вероятно, — сказал я. — Чтобы притирание было действенным, рецепт должен быть написан кровью. Точнее говоря, кровью младенца, убитого на церемонии шабаша. Вы ведь бывали на шабаше, мисс Кроуфорд?
— Да, — прошептала она. — Думаю, да. Не знаю.
— Что происходит, когда вы натираете мазью изображение жабы? — спросил я.
— Трудно описать, — ответила она. — Почти сразу меня охватывает волнение, потом появляется чувство, будто я лечу по воздуху, и через некоторое время я оказываюсь на… на шабаше. Но мне всегда кажется, что я одновременно и нахожусь там, и лежу в постели у себя дома.
— Что происходит на шабаше? — спросил инспектор. — Если не ошибаюсь, там поклоняются дьяволу?
— Да, — сказала девушка. — Мы служим ему и преклоняемся перед ним. Дьявол всегда является мне
