— Там комната, приберись — приказал Ирлмайер — сумка на столе, захвати ее с собой. Приберись и уйдешь со второй группой.
— Есть.
Подошел и командир отряда морской пехоты, отсалютовал
— Мои приказания, герр генерал?
— Одна группа возвращается на авианосец. Другая остается здесь до особых распоряжений. Подчиняетесь Секешу как мне. Мне нужно восемь человек.
— Слушаюсь!
Ирлмайер — привычным жестом полицейского положил руку на плечо Младеновичу, показывая, что тот уже не свободен. Мелькнула мысль, что если бы он так и оставался полицейским. А не лез в разведку — все было бы лучше и для него и для Рейха. Но в Африке нельзя быть полицейским и не быть разведчиком, а потом...
А то, что с нами будет потом — все это будет потом...
В сопровождении морских пехотинцев из сопровождения — они поднялись к вертолетам. Вертолетчик заметил их, отсалютовал. Один из морских пехотинцев показал жестом — взлетаем, готовься к взлету. Пилот кивнул.
Сикорский на земле — здоровенная корова, внутри темно как, хм... в тоннеле, в десантном отсеке сидения, часть вооружения, ящики с боеприпасами, или еще с чем, пилотская кабина далеко и она отделена от десантного отсека перегородкой. У самой аппарели — их встретил один из бойцов посадочной группы, у него в руке была старая, но действенная винтовка Эрма G8, которая могла использовать и как снайперская и как пулемет. Он отступил в сторону, чтобы дать возможность подняться в салон...
Ирлмайер так и не понял, что произошло. Все было нормально — более чем нормально. Он усадил Младеновича ближе к кабине, приковывать наручниками не стал... да и нее было у него наручников, а просить у морских пехотинцев одноразовые он не захотел. И тут — сзади кто-то задал на повышенных тонах вопрос, он не успел даже осознать какой. Потом — треснули выстрелы, как разряд молнии, коротко и сухо. На выстрелы — у прошедшего Африку человека реакция однозначная — Ирлмайер упал на пол десантного отсека, потянулся за пистолетом. Но тут — кто-то ударил его, да так что свет в глазах померк — а потом снова начали стрелять...
Когда говорят — «выхода нет» — не верьте. Выход есть всегда. Просто он такой, о котором голова думать отказывается.
А в спецназ — берут людей, для которых слова «выхода нет» являются запретными. Чтобы отсеять тех, кто считает по-иному — устраивают испытания. Часто — с попаданием в полицию, самым настоящим. Тот, кто сумел скрыться от полиции — попадает на губу, и там уже за него берутся по-настоящему. Задача одна — не сломаться и ничего не сказать.
Так и тут. На самом деле выходы были. Первый — попытаться скрыться — при большой вероятности, что в процессе этого тебя заметят, не те так другие. Второй — сдаться, что недопустимо само по себе. На это тоже есть испытания. Одно из них — курсантов с голыми руками бросают в яму с нечистотами, глубиной пять метров. Единственный способ выбраться — сделать «лесенку», при этом все будут в дерьме. Если кто не догадается, или просто побрезгует — тот может сидеть в яме до скончания века и единственный способ выбраться — крикнуть, что ты не тюлень и уходишь с курсов. Еще одно испытание — подводный лабиринт. С аварийным комплектом — куранта сажают в лабиринт труб, затапливают их водой и приказывают ползти вперед, чтобы выбраться. Когда выход совсем рядом — курсант обнаруживает решетку. О которой его никто не предупреждал. В аварийном комплекте запаса воздуха хватает на тридцать минут, решетку убирают через пятнадцать. Сдавшим считается тот, кто боролся до конца: осматривал решетку, пытался перепилить ее пилкой водолазного ножа, подал сигнал на поверхность. В спецназ берут только тех, кто не умеет сдаваться. Кто будет драться до конца, даже если шансов совсем нет.
Командир группы — дождался, пока бой разгорится в достаточной степени, чтобы заглушить лишние звуки, а пулеметчики, которые собрались у аппарели — отвлекутся и потеряют бдительность. На пальцах объяснил ситуацию — по два человека на вертолет.
Надо быть настоящим отморозком, чтобы вчетвером — пытаться захватить два транспортных вертолета. К счастью — это были экипажи чисто «морские», они базировались на ТДК и давно не летали в зоне боевых действий. Нормальной охраны на земле не было, только бортовые пулеметчики, решившие покурить и потрепаться.
Командир группы — достал небольшую трубку, которые у них были — у каждого. Длиной примерно тридцать сантиметров, тонкий стальной лейнер и прочный пластик поверх. Вложил в нее пулю — пластиковую муху, переделанную наживу для рыбаков. Только вместо крючка — жало, с сильнейшим снотворным.
Немцы —
Он поднял трубку и направил на ближайшего
Сами немцы — и в самом деле расслабились.
В экипаже Сикорского, который Мессершмидт — пять человек летного персонала и два — наземного. Из летного — пилот, штурман, он же второй пилот, канонир правого борта, канонир левого борта (это тебе флот, а не сапоги) и бортмеханик. С тех пор, как на аппарели установили еще один пулемет — он еще и хвостовой пулеметчик, а так он за десантирование отвечает. Полезный член общества, в общем.
В отличие от остальных кораблей Флота открытого моря — на Баварии экипажи были слабые. Она считалась учебной — и здесь постоянно было полно зеленых салаг. К тому же — именно эти экипажи учились скоростному тралению а не доставке и эвакуации групп за линию фронта. Моряки все-таки достали Ирлмайера — дали ему два наименее опытных экипажа. Не стоило хамить.
На бой смотреть было скучно, тем более что сначала палили по ним, а потом развернули автоматический гранатомет — и бой быстро сошел на нет. Очевидно, сейчас будут переговоры, потом найдут решение. Так что — трое канониров собрались перекурить...
— ... Так вот, лежу я и вижу — мы с Гретой на Кильской регате. Ее отец кого-то там приветствует, на нас не обращает внимания. Грета смотрит в сторону отца и вдруг я чувствую, как она кладет мне туда руку...
— Да пошел ты.
— Кильская регата, еще чего придумаешь...
— И тут я чувствую, что куда-то лечу...
— Преждевременная эякуляция — со знанием дела заявил бортмеханик, старше стрелков на пять лет
— Нет. Шуцман Адольф. Я сижу на полу, моя кровать перевернута, а он стоит и орет — Подъем, скотина!
— Ха-ха-ха...
Это действительно было смешно. Вот только... рассказчик поперхнулся, закашлялся...
— Эй...
И начал вдруг как то ложиться... прямо на аппарель.