— Чего с тобой. Эй, Клейн. Поперхнулся что ли?
— Подожди...
Бортмеханик включил фонарик, засветив зрение, ослепив и себя и товарища. Канонир правого борта был белый как мел.
— Что с ним?
Палец к артерии — пульс был.
— Аптечку.
Две тени были уже совсем рядом. Два на два — любо плюнуть, снятие часового — едва ли не первое, что изучают. Гораздо сложнее — снять врага так. чтобы он остался жив...
Несколько секунд — и вот в отключке уже трое. Одна тень — проникает в вертолет. Другая — тащит лежащие на аппарели тела дальше, в вертолет...
— Хенде хох!
Вертолетчики — каста, что в армии, что на флоте — особенная.
Вертолет — едва ли не самая сложная техника для использования. Пилотирование боевого вертолета — официально считается самой сложной дисциплиной, пилот боевого вертолета имеет жалование больше, чем у летчика — истребителя. Поэтому — за штурвалом вертолета встречаются даже генералы, полковник или старший майор (подполковник) в качестве командира экипажа — дело обычное. И тыкать пистолетом в лицо — этого нельзя делать, даже если ты враг.
Пилоты вертолета — находились на месте, потому что устав запрещал им сходить с места и покидать машину. Первый пилот, полковник Шталмайер — как раз грыз подсоленный сухарь, чтобы перебить аппетит, а штурман, майор Гауге — решил перекусить по-взрослому. Как раз за рагу из термоконтейнера принялся, и тут...
— Что?
— Ни слова по рации, все равно бесполезно! Тревожная... у вас нет.
— Какого черта?! — Шталмайер бросил недогрызенный сухарь в приоткрытый блистер.
— Не двигайтесь, иначе смерть.
Неизвестный — протянул руку и выдернул оружие самозащиты — пистолет-пулемет МР7А1 из кобуры на груди полковника. Пилоты носили такое оружие на груди, оно должно было им помочь, если собьют над вражеской территорией — продержаться до подхода спасателей.
— Франк!
Гауге попытался одновременно ударить неизвестного и не выпустить рагу — но неизвестный ударил майора согнутым локтем по голове и так же лишил его оружия.
— Что происходит?!
— Происходит то, что вертолет захвачен. Будете делать то, что говорят — останетесь в живых. Если нет...
— Что он говорит?!
— Черт, больно...
— Вертолет захвачен. Мы не хотим убивать вас. Нам надо просто убраться отсюда, ясно? Вывезете нас — и все будет нормально.
— Что? Куда вывезете?
— Пункт назначения я вам скажу позже.
— Вашу мать, это какая-то проверка? Вы что, идиот?
В десантном отсеке был кто-то еще. Он услышал голос — но неизвестный говорил, смотря на них.
— Все чисто. Трое упакованы.
— Вторая птичка?
— Сигнал получен. Я в отсеке.
— Переоденься. Один ростом с тебя. Сыграем.
— Есть.
Пилот вспомнил этот язык — русский. Русский надо было знать. Русские были союзниками.
— Что вам нужно? — спросил он по-русски — это вертолет германского флота, вы понимаете это?
— Еще как понимаю, полковник — неизвестный ответил тоже на русском языке — я же сказал, нам надо убраться отсюда. Вывезете нас — и останетесь живы сами. Нет...
— Да пошел ты. Хочешь — убей меня, кусок дерьма. И кто тогда поведет вертолет? Тебя просто пристрелят как собаку.
Неизвестный ткнул полковника стволом пистолета
— Вертолет подниму в воздух я, полковник. Я умею управлять вертолетом, и мои люди — тоже, нас хорошо учили. Возможно, я умею пилотировать не так хорошо как вы — но все-таки умею.
Можно было не верить этому — мало ли кто что скажет. Но полковник поверил. Потому что краем глаза, только когда поворачивался, в самом начале — заметил, куда бросил взгляд незнакомец, перед тем, как начать разбираться с ними. Туда, куда и он сам посмотрел бы, оказавшись в незнакомом вертолете. Запас топлива, температура и обороты турбины, горизонт смотреть смысла нет — стоим на земле. Значит — он и в самом деле умеет обращаться с вертолетом и возможно — при необходимости сам может взлететь. Конечно, по правилам в кабине должно быть двое — но второй только контролирует. Опытный пилот — вполне способен взлететь в одиночку.
И неизвестный — странный, не похож на бандита. Правильные фразы, богатая лексика — это либо его родной язык, либо он его очень хорошо учил.
— Что замолчали? Обдумываете свое положение?
— Нет.
— И правильно. Нечего тут обдумывать. Бывают ситуации, когда надо просто подчиниться. И это — не самая худшая из них...
Мы опоздали. Сколько раз нам вбивали в голову в училище: опередил — победил. Если хочешь победить— опережай противника, кто опережает тот назначает будущее. Но здесь — мы опоздали, немцы успели первыми, и теперь — предстояло расхлебывать заваренную кашу.
Нас было шестнадцать человек, четыре экипажа. Два вертолета Сикорский — 59, легких и скоростных, в специальной комплектации. Самые опытные экипажи, которые только были — в конце концов, это была группа, охотящаяся за генералом Абубакаром Тимуром, лучшие из лучших. И все равно — примерно к середине нашего пути до хорватского берега — я вдруг понял, что мы реально можем и не долететь.
То, что происходило в воздухе — нельзя было описать словами: немцы как будто взбесились. У них в воздухе — было едва ли не полное авиакрыло, мы начали поднимать самолеты вторыми и «потеряли воздух» — теперь его приходилось выгрызать, милю за милей. Встав в оборонительный порядок — немцы методично, раз за разом, применяли все приемы, какие раньше применялись только в врагам. Начиная от демонстративного перевода радара в режим прицеливания — отчего Наташа [21] сходила с ума, и заканчивая активным маневрированием в опасной близости, особенно опасным от того, что дело происходило ночью. Доставалось и вертолетам — в отличие от самолета вертолет вполне можно сбить сильной струей воздуха от пролетевшего в опасной близости реактивного истребителя. Произошло нечто такое, что привело обычно невозмутимых тевтонов в ярость.
Почему-то вспомнилось высказывание великого испанского писателя Бальтазара Грасиана и Моралеса. Он сказал: «Худшие враги — из бывших друзей: бьют по твоим слабостям, им одним ведомым, по наиболее уязвимому месту». Есть и еще одно высказывание, великого итальянского политика и властителя из Средневековья Козимо Медичи: «Сказано, что мы должны прощать своих врагов. Но нигде не сказано, что мы должны прощать своих бывших друзей». Все это — об одном и том же. Нет худших врагов, чем бывшие друзья, и дело не в знании их слабых мест — а в той ярости, которую они испытывают при осознании того, что они — бывшие. Эта ярость — вызванная иногда предательством, иногда интригами, иногда простым недопониманием — столь ужасающа, что под влиянием ее могут быть приняты самые ненормальные решения. После которых — пути назад уже не будет.
