века — буквально взорвало его. Если раньше все упражнялись в эпистолярном жанре[27] и ждали ответа (порой с замиранием сердца) — то теперь электронное письмо приходило через несколько секунд после того, как его отправили с другого конца света. Если раньше кадры подрывов и терактов, весь этот неприглядный кошмар видели только посвященные — на кадрах оперативной съемки, то теперь в число террористов обязательно входил хроникер, который снимал происходящее на видеокамеру, чтобы выбросить потом в сеть. Диски с записями террористических актов — стали опасно популярными, и никакими порками тут дело было не решить.
Нельзя сказать, что Интернет был злом — иначе его бы запретили. Интернет позволял пацану из самой глухой деревни или кишлака — слушать и читать бесплатно лекции ведущих профессоров, получать дистанционное образование, скачивать книги, смотреть фильмы, заказывать себе все что угодно по интернет-магазину. Мир становился глобальной деревней — но обратной стороной этого становилась мгновенная консолидация всех злоумышляющих и распространение самых радикальных идей, которые разъедали порядок будто кислота.
Капитан устал. Он воевал на невидимых фронтах борьбы с террором уже десятый год и очень — очень устал, устал как игрок в футбол, отыгравший уже пятый тайм и сейчас, собрав всю свою волю в кулак выходящий на тайм шестой. У него были две дочери и сын — и младшая видела отца только во время кратких отпусков, которые они проводили на черноморском побережье. Он догадывался, что точно так же устали от долгой и страшной войны и подданные Его Величества, те кто включает телевизор, чтобы услышать сообщение об очередном террористическом акте. Пусть даже не у нас, в кое-как замиренной Персии, пусть даже не у нас. Ведь ядерный взрыв в Ватикане — вполне может повториться ядерным взрывом в Москве, в Казани, в Константинополе — гарантий нет никаких и смотреть на все это очень тягостно. Но он знал своего врага, он не раз смотрел в его сатанинский лик, он знал, то, что должен был знать и помнил то, что должен был помнить. И он поклялся, что не уйдет с поля боя. Для того — чтобы его семья и дальше могла отдыхать на Черном море и не испытывать страха.
Из порта — он выехал на прибрежную Авениду Игнасио Второго. Почти сразу же свернул — его дорога шла в город.
Темнело.
На Бульваре Пастера к нему сзади пристроился мотоцикл. Легкий и мощный — самое то для узких улочек Танжера, представляющих собой странную смесь староевропейской, средиземноморской и арабской архитектуры. Мотоцикл может проскочить по тротуару, по лестнице, которые есть в городе, по любой пробке. Никакого обмена паролями, миганий фарами или чего-то в этом роде не было — он знал, что его прикрывают — и его и в самом деле прикрывают.
Проехав короткий Бульвар Пастера — он свернул направо. Остановил машину — до места было еще метров четыреста, но здесь не бывает свободных стоянок, это тебе не Америка и не Россия и если освободилось место — занимай его или это сделают другие. Он успел первым — проезжавшая мимо небольшая, старая, как нельзя лучше пригодная для улиц Танжера машинка издала длинный, возмущенный гудок, едва не врезавшись в него. Конечно же, дама за рулем... он видел светлые волосы.
Капитан вылез из машины... он предпочитал высокие, с командирской посадкой военные внедорожники, гражданские машины вызывали у него боль в спине. Пиликнула сигнализация, машина мигнула фарами, вставая на охрану. Мотоцикл — прокатился мимо в потоке, ревя мотором...
В толпе, капитан пошел вперед, рассматривая вывески и ища нужную...
Бар назывался Катус. По-арабски — кот, одно из самых популярных здесь названий. Гремела музыка, сигаретный дым — выплывал из полуподвального помещения бара, чтобы раствориться в ночном воздухе. Возле бара — стояли несколько мотоциклов, в том числе даже два Харлей-Дэвидсона и один Индиан. И одна Ламборгини. Бар для «золотой молодежи Танжера», довольно далеко от порта, чтобы здесь можно было посидеть, не опасаясь наткнуться на жаждущих драки моряков с порта. Таких кабачков в Танжере, этом порочном, диковатом городе на стыке цивилизаций хватает...
Капитан вздохнул и пошел на штурм твердыни порока и разврата.
У входа — клубился какой-то темный и непонятный люд. К машинам не подходили — накажут — но все равно были здесь как крысы, жадно щупающие носом воздух в поисках малейшего духа добычи.
— Отравишься, командир? Есть дурь, есть зараза, есть чеки, есть колеса...
— Пошел на...
Дурь — это серьезный наркотик, чаще всего это кокаин, который здесь дешев. Зараза — это марихуана, которая в изобилии растет на скрытых делянках в Атласных горах, в паре десятков километров отсюда. Чеки — это изобретение нового времени. Что-то типа марок, только вместо клея — капля ЛСД. Это вещество — изобрели случайно, когда искали то ли химическое оружие, то ли средства для допроса солдат противника. ЛСД считалось как бы «не совсем наркотиком», кроме того оно позволяло танцевать всю ночь напролет и снимало кое-какие моральные барьеры. То же самое колеса — различные таблетки с галлюциногенами или средствами, понижающими давление. Но капитану ничего этого не было нужно — и он послал дилера так далеко и надолго, как могут послать только в международном порту. Моряк может плохо знать свой родной язык — но вот ругаться он умеет на всех языках мира...
Так что — капитан послал приставалу вполне качественно, с фантазией...
Дверной проем перекрывала массивная стальная решетка, за которой скучал здоровенный детина в распахивающейся на волосатом пузе черной кожаной куртке. Еще на нем были джинсы, да еще дизайнерские, с заплатками, вырезанными из североамериканского флага. В Танжере — вообще наблюдалось поразительное преклонение перед всем североамериканским, это было особенностью этого города — хотя североамериканцев тут было не больше, чем жителей других европейских держав...
Внешний вид капитана — мужчин средних лет, кожаная куртка, кельнская вода — видимо удовлетворил вышибалу. Наверняка он классифицировал его по категории «лоха», то есть того, кто приносит в заведение деньги. А деньги в этом заведении уважали.
— Десять марок...
— А если франками?
— Тогда пятьдесят...
Капитан отслюнил нужную сумму, протянул вышибале. Тот с лязгом, как в тюремной камере отодвинул засов.
— Заходи... Оружие?
— Нету.
Оружие было, но он оставил его в машине.
— Руки...
Верзила не очень умело обыскал капитана, разместил на ладони добычу. Бумажник, расческа, ключи, недорогой мобильный телефон. Сунув в карман мобильный, он протянул назад все остальное...
— Э, а телефон?
Верзила осклабился в улыбке
— Он с камерой. Здесь нельзя. Верну на выходе.
Понятно, то ли бар, то ли бордель. Капитан согреб с руки вышибалы свои пожитки — телефон все равно был дешевым, ворованным, купленным на базаре в оперативных целях. Переходя на темную сторону — очень быстро учишься...
Музыка в баре была не такой громкой, как обычно ожидаешь от бара — скорее наоборот — мелодичной, тягучей, восточной. Рефреном повторялось слово «Шишь», вроде турецкое... хотя черт его знает, этот язык он почти забыл без практики. Зато пахло дымком от кальяна, сладковато — дурью, еще какой-то дрянью. Помещение было достаточно большим, в центре, там где в приличных кабаках танцевали гоу-гоу — блондинистый парнишка сплетался в пароксизме страсти с фигуристой негритянкой, которая была выше его на голову. Все по-серьезному, без обмана, такого ты даже в Париже не увидишь.
Точно такие же шлюхи — кофе с молоком, хотя попадались и белые — скучали у длинной барной стойки. Танжер, портовый город, не раз покорявшийся самым разным захватчикам — был городом красивых женщин...
Капитан осмотрелся по сторонам. Почувствовав клиента, готового расстаться с деньгами — к нему
