атомным бомбам взрываться. А потом выяснилось…
— Что аналогичную установку создал потенциальный противник.
— Не только противник, генерал… И другие… Даже во время визита в Этруссию мне преподнесли нечто подобное как сувенир. Пришлось подарить дюжину лошадей. Одной из них я очень дорожил.
— Я сожалею, мой президент.
— А бедные налогоплательщики? Эх, генерал, они не простили бы нам те кларки, которые вы выбросили на свои установки.
— Жертвы нужны не только на войне.
Президент поморщился.
— Не надо банальности, генерал, — сказал он. — Я не виню вас. К сожалению, учёные есть и в других странах.
— Я хочу, чтобы у нас их было больше! И поэтому предлагаю их производить, а не ждать, когда они появятся… — Дорон замялся. — Естественным путём, — наконец добавил он.
— Значит, двойники. И сейчас я должен взять на себя всю ответственность за этот шаг? Я должен разрешить дублирование людей, наделённых божественной душой, разумом, чувствами?
— Да, господин президент. И ещё дать разрешение использовать некоторые суммы из государственного бюджета.
Президент пожал узенькими плечами.
— Но разве не тем же самым, господин президент, занимаются наши казармы? Разве там не стараются сделать людей одинаковыми?
— Уж не думаете ли вы…
— Почему бы и нет, если нужно?
— Генерал, давайте говорить серьёзно. Я не хочу, чтобы вы забывали о таких понятиях, как общественное мнение и суд потомков. Для меня это, поверьте, не пустой звук.
— Господин президент, вы вольны сказать «нет». Смею, однако, предупредить, что рано или поздно установка будет создана в какой-нибудь другой стране. Это неизбежно. Найдутся учёные, которые придут к той же идее, и найдётся правительство, которое скажет «да».
Президент задумался и посмотрел туда, где висели портреты великих деятелей прошлого. Отблеск огня совсем ослаб, портреты покрывала тень, лишь на ближнем портрете редкие вспышки пламени оживляли чей-то суровый лик.
— Так вы полагаете, что эта идея изготовления солдат-двойников может прельстить какое-нибудь правительство?
— Должен уточнить. Солдаты-двойники и армии неограниченной численности — это в перспективе. Пока что дублирование слишком дорого.
— Сколько?
— Двести тысяч кларков экземпляр.
— Уф! Если не ошибаюсь, рядовой солдат стоит сорок тысяч?
— Совершенно верно.
— Так кого же вы будете дублировать, генерал? Уж не себя ли?
— Нет. Талантливых учёных.
Президент удивлённо посмотрел на Дорона.
— По-моему, их у нас и так слишком много, — сказал он.
— Согласен. Учёных много. Но речь идёт о талантливых, по-настоящему талантливых людях.
— Это ужасный народ! Несносный! Их приходится терпеть, потому что они полезны, но…
— Разрешите возразить. В наши дни побеждает тот, на чьей стороне больше талантливых мозгов. Это аксиома, которую не поняли немцы. Этим они лишили себя атомной бомбы.
Из бокового кармана куртки президент, помедлив, извлёк маленькую записную книжку.
— Сколько стоит учёный, господин генерал?
— Рядовой учёный — сто пятьдесят тысяч кларков, выдающийся… тут нет точной цены. Иногда его мозг может стоить сотни миллионов. Мозг гения — миллиарды.
Карандаш президента занёс цифры в записную книжку. Минуты две он что-то подсчитывал, беззвучно шевеля губами, потом удовлетворённо сказал:
— Итого получается: чистая прибыль — два миллиона кларков. Неплохо, мой генерал!
— Простите, не совсем понял ваш баланс.
— Поясню. — Президент назидательно поднял палец — привычка с тех времён, когда он был судьёй. — Принимаем ориентировочный доход от дублирования талантливого учёного равным… не миллиарду кларков, тут вы хватили через край, генерал, а десяти миллионам. Для гениев вполне достаточно. Теперь — расходы. Само дублирование — двести тысяч, создание материальных благ для «новорождённого», — президент улыбнулся, — ну, это мизер… Всякие там автомобили, виллы… Расходы на обработку общественного мнения страны в пересчёте на одного дублируемого человека — два миллиона кларков. Впоследствии этот расход может быть снижен… Затраты на обработку мирового общественного мнения положим равными трём миллионам. Отчисления на амортизацию престижа страны — надеюсь, временную — два миллиона, престижа правительства внутри страны — около миллиона… В дальнейшем, особенно при массовом производстве, расходы могут быть значительно снижены. И это, конечно, черновой расчёт. Вы с ним согласны?
— Не совсем. Зачеркните графу «расходы на обработку общественного мнения». Очень талантливых учёных, как я сказал, мало. Для начала мы сделаем не так уж много дублей. Вопрос их статуса можно урегулировать без оповещения общественности. Здесь есть свои трудности, но…
Его остановил жест президента.
— Я даю разрешение, генерал. Но только на проведение опытов. Во имя науки. Ясно?
— Вполне, господин президент. Я вас ещё ни разу не подводил.
— Я знаю.
Некоторое время они молчали.
— А что, — неожиданно с интересом спросил президент, — эти учёные… Они согласятся?
Дорон улыбнулся впервые за весь вечер.
— Меня иногда интересует, — сказал он, — видит ли рыба крючок, перед тем как попасться. Лично я думаю, что видит.
— Значит, всё дело в приманке?
— Конечно. Наша главная слабость в том — ведь некоторым образом и я учёный, господин президент, — что мы безумно хотим видеть конечный результат своих опытов. Разве мало было исследователей, которые пробовали на себе культуры всяких там зловредных микробов?
— Вот это-то, говоря откровенно, и страшит меня в учёных.
— А разве вы сами не хотите видеть результаты своей политики?
Президент досадливо поморщился и допил глинтвейн.
— Кстати, генерал, кто будет первым… э… Нет, я не так должен спросить. Кто будет вести опыты?
— Опыты ведут профессор Чвиз и профессор Миллер, который однажды уже испытал действие установки на себе (президент вздрогнул). Мы рассчитываем закончить работы в течение года.
— Так. — Лицо президента приняло отрешённое выражение. — Год… только год… Сегодня четверг? Через неделю вы представите мне подробный доклад о всех аспектах проблемы. Опыты продолжайте. Должное финансирование вам будет обеспечено.
— Благодарю, господин президент.
Дорон встал.
— Сегодня я проведу ночь в молитвах, — сказал президент.
После ухода генерала он включил свет и сел за неоконченный пасьянс. Его губы беззвучно шептали что-то, и со стороны могло показаться, что президент молится.
