— О, не трудитесь, я всё равно не пойму. — Она замахала на него руками. — Лучше попробуйте вот это. Да, да, засахаренные вишни. Из собственного сада. О, это очень вкусно и даёт прекрасный цвет лица! Впрочем, вы в этом не нуждаетесь. С такой целью есть эти вишни вам положительно рано. Никогда вам не дадут ваших лет! Никто и никогда!
— А сколько дадите мне вы? — лукаво спросил Таратура.
— Ну, я не в счёт, — заулыбалась мамаша Муллен, — я-то знаю, Луиза писала мне. Я могу вам только польстить.
— Но, может, Луиза прибавила, стараясь показать вам, что у неё серьёзный и солидный друг? — сказал Таратура.
— Вы старше её на двенадцать лет, — с простодушным смущением сказала мамаша Муллен. — Ну что? Теперь вы сами видите, что моя дочка не обманывает свою маму. А?
— Да, это верно, — улыбнулся Таратура.
Он досидел до обеда, и они вместе обедали, а потом опять говорили, и он опять рассказывал, как живёт Луиза, где бывает, какие у неё подруги, что купила она себе в последнее время.
Наконец он собрался уезжать, но матушка Муллен не отпускала Таратуру, просила новых рассказов, и он не мог ей отказать.
Потом, уже под вечер, она проводила его, и когда они распрощались и он уже повернулся, чтобы идти к машине, она вдруг схватила его за рукав и, заглядывая в глаза, спросила тихим, срывающимся шёпотом:
— Скажите мне, Бэри, вы правда любите мою Луизу? Правда?
— Да, очень, — выдавил из себя Таратура.
— Не обижайте её, Бэри. Она хорошая, моя девочка. Ну, идите, идите… Храни вас Бог.
…Никогда ещё не было у Таратуры так мерзко на душе.
Над редким мелколесьем, слева от автострады, уже поднималось розовато-пепельное зарево большого города. Таратура увидел его и понял, что напьётся сегодня как самая грязная свинья.
— Бэри работает в Институте перспективных проблем… Сорок лет, — вслух повторил Гард, когда Таратура рассказал ему всё, что узнал. — Ну что же, старина, это и мало и очень много.
Через полчаса перед инспектором уже лежала бумага, срочно присланная из канцелярии института. В институте работало четверо сорокалетних:
Вильям Слейтер — сварщик, сварочная мастерская.
Самуэль Гротгус — инженер, лаборатория N 8.
Мэри Петтерсон — судомойка, бар третьего этажа.
Отто Кербер — инженер, лаборатория профессора Чвиза.
— Кер-бер, Бэ-ри. Ясно, — сказал Гард. — Это именно тот случай, когда надо докладывать боссу. Видит Бог, как я не люблю этих случаев…
Ещё через полчаса он был у Дорона.
— Очень любопытно. Очень, — сказал генерал, выслушав доклад Гарда. — Но вы идёте по ложному следу. Кербера не трогать. Это мой человек в институте.
10. ЧЁРНЫЙ «МЕРСЕДЕС»
Миллер прочитал телеграмму, поданную горничной, быстро свернул её и нервно положил в бумажник.
— Что случилось, Дюк? — спросила Ирен.
— Ничего, — ответил Миллер. — Пустяки.
Он вышел из комнаты, потом вернулся.
— Агата, — спросил он у горничной, — где может быть сейчас Таратура?
— Перед уходом он мне сказал, что с 16:30 до 18:15 будет в «Ветоке», в 18:30 придёт сюда, а в 19:45 пойдёт в кинотеатр «Боклан», где будет находиться…
— Благодарю вас, — перебил Миллер. — Принесите мне телефонный справочник.
Перевернув несколько страниц, Миллер нашёл кафе «Ветока» и набрал нужный номер:
— Прошу позвать Таратуру.
Личный шофёр, секретарь и телохранитель словно ждал этого звонка. Через двадцать секунд он был у телефона:
— Слушаю, шеф.
— Немедленно приезжайте! — приказал Миллер.
— Через восемнадцать минут буду, — ответил Таратура и повесил трубку.
— Эдвард, я знаю, что-то случилось, — сказала Ирен.
Миллер ничего не ответил и молча прошёл в свой кабинет. Там и застал его Таратура. Профессор не сидел на месте, он ходил по комнате, с явным нетерпением ожидая телохранителя. Сначала Таратуре показалось, что профессор взволнован, но когда свет лампы осветил его лицо, Таратура понял, что заблуждается. Перед ним опять был традиционно спокойный Миллер.
— Как идут дела, инспектор? — спросил Миллер, хотя было ясно, что он ждал Таратуру не для того, чтобы задать ему этот вопрос.
— Есть любопытные детали.
— Например?
— Кербер и Луиза — любовники!
— Действительно любопытно, — сказал профессор. — Вы, естественно, пошли дальше?
— Конечно. Разумеется, не вмешиваясь в их интимные отношения.
— Без отступлений, пожалуйста.
Миллер был раздражён, но скрывал своё раздражение. Это ясно. Таратура внимательно следил за лицом шефа. Оно оставалось непроницаемым и чуть-чуть безразличным ко всему на свете. Таратура заметил это безразличие при первом же знакомстве с Миллером. А потом он понял, что это маска, очень удобная и респектабельная.
— Кербер оказался человеком Дорона, — сказал Таратура.
— Откуда вы это узнали?
— От Гарда.
— А Гард?
— От Дорона. Он доложил Дорону о нашем открытии, и генерал…
— Я всегда думал, что Кербер старается не только для меня, — сказал Миллер. — Ещё во время работы над той установкой. Н-да, не очень-то приятно узнавать, что твои ассистенты за твоей спиной что-то докладывают начальству.
— Насколько я знаю, вас контролировали всегда, и это ничуть вам не мешало.
— Как знать… — сказал Миллер и резко перевёл разговор. — Да кстати, что вы должны были смотреть в кино?
Таратура не почувствовал подвоха.
«Призраки испаряются в полночь». Новый детектив Шеллана.
— Это помогает вам искать документы и Чвиза?
Миллер издевался.
Таратура спокойно ответил:
— Нет, шеф. Это помогает убить время.
— У вас его избыток?
— С тех пор, как вы загнали меня в тупик, — отомстил Таратура.
— Я?
— Да, вы. Кербер и Луиза автоматически отпали после признания Дорона, а себя вы приказали
