«Подонок!» — выругался про себя Дорон.
— И он не уезжал в зоопарк?
— В зоопарк? Президент сроду не бывал в зоопарке. Болтают, будто утром он уезжал на радио, но чтобы в зоопарк…
— Болтают или выезжал?
— Болтают. А то бы я знал. Президент сидит в своём мягком кресле и…
Но Дорон уже повесил трубку.
— Дитрих! Во-первых, выдать этому дураку сто кларков. Во-вторых, найти среди охраны человека поумней. В-третьих… Нет, во-первых! Немедленно выяснить, где Миллер.
Когда секретарь вышел, Дорон схватил со стола пустотелую гипсовую копию статуи Неповиновения и изо всех сил запустил ею в стену. Она с грохотом разлетелась на мелкие осколки. Генерал недаром изучал научную информацию. Он знал, что психологи рекомендуют нервам именно такую разрядку.
Ла-Ронг мог ещё неделю спать спокойно. Дорону было теперь не до него.
— Выяснили? — встретил он Дитриха вопросом, как только тот переступил порог.
— Прислуга отвечает, что профессор не был дома со вчерашнего вечера. Его супруга третьего дня уехала к своим старикам в Паркинсон и вернётся только в субботу.
— Достать из-под земли!
— Да, генерал, — поклонился Дитрих.
— Целым и невредимым!
И тут на пульте снова зажёгся жёлтый огонёк. Дорон покосился на него со страхом.
— Вас слушают, — сказал Дитрих, щёлкая рычажком. — Даю.
Он зажал ладонью микрофон:
— Господин генерал, это он сам.
— Президент?
— Миллер.
«Надо обратить серьёзное внимание на телепатию, — машинально подумал Дорон. — Она существует!»
— Профессор Миллер, хорошо, что вы позвонили. — Голос Дорона звучал почти спокойно. — У меня к вам всего один вопрос, я ищу вас с самого утра.
— Насчёт президента? Ставлю вас в известность, генерал, что мной синтезировано три новых. Вместе с оригиналом в стране сейчас четыре президента.
— Что-о?! Где вы находитесь?!
— Хотел бы я знать, господин генерал.
— Зачем вы так шутите? Вы понимаете…
— А вы, господин генерал?
— Вы рискуете многим.
— Вы тоже, если сообразите, что вас тоже можно дублировать.
Дорон окаменел. Трубка выскользнула из его рук, но Дитрих сумел подхватить её. На безмолвный вопрос генерала он тихо ответил:
— Звонит из автомата. Район Строута.
— Миллер, — прошептал Дорон, — вы меня слышите?
— Да.
— Чего вы от меня хотите?
— Узнаете немного позже. Всего хорошего.
Телефон дал отбой.
5. ЗА КРУЖКОЙ ПИВА
«Денег у меня на одну маленькую кружечку, а выпить я хочу минимум две больших», — рассуждал Фред Честер. Что же предпринять? Клуб прессы? Там не хотелось брать в кредит: надо держать марку. Занять у знакомых? Странное дело: у тех, которые бы дали, нет денег, а у тех, у кого они есть, не хочется занимать. Бар в «Скарабей-паласе»? Дорого. «Титанус»? Это не пивная, а какой-то конвейер по изготовлению пьяных людей. Значит, «Указующий перст». Милый и добрый «Указующий перст», где ему. Честеру, без особых переживаний всегда давали несколько кружек в кредит.
Честер и сам не заметил, что уже шагает по направлению к «Указующему персту». Это была маленькая пивная, простая пивная без модернистских выкрутасов и стилизации под океанский корабль или море. Сюда снобы не ходили.
В «Персте» Фред взял газету, кружку пива и, дожидаясь, пока осядет пена, принялся читать.
Речь президента на благотворительном обеде. «Наш папа плодовит, как лабораторная мышь, — подумал Фред. — Час назад старик говорил по радио о регби и вот уже успел…» Он пробежал статью:
«Мы слишком внимательны к телу, забыв о духе… Спорт и косметика, автомобили и авиация, целые отрасли промышленности заняты телом… даже пластические операции… где эквивалент духа?.. Вознесёт ли авиация наши принципы?.. Устранит ли косметика изъяны морали?.. Кто и чем сможет сделать пластические операции наших нравов?.. Сейчас, перед лицом воинствующего атеизма Ярборо и его единомышленников, мы обязаны прежде всего в интересах нации подумать о горизонтах процветания духа…»
До чего же гнусный старик! Ведь час назад он кричал по радио о том, что нация погрязла в мелком самокопании, порицал культ узкогрудых грамотеев, этих лазутчиков туберкулёза, агитировал за регби как за наиболее полное выражение национального здоровья и политического здравомыслия и упрекал Боба Ярборо в строительстве библиотек вместо стадионов.
Честер опустил газету, чтобы взять свою кружку и… остолбенел. За его столиком сидел президент с женой…
— Свежее пиво? — учтиво осведомился президент у безработного репортёра.
«Неужели моя прелестная Линда права и я действительно допрыгался до белой горячки?» — пронеслось в голове Честера, но на всякий случай он ответил:
— Здесь всегда свежее пиво.
— Разрешите представиться: Карл Бум, коммерсант. Моя жена.
«Может, и в самом деле Бум?» — подумал Честер, но тут же заметил, как президент слегка подтолкнул свою супругу локтем. «Ну, погоди, старый лицемер, — решил тогда про себя Честер. — Я отучу тебя корчить Харун-аль-Рашида и бегать „в народ“!»
И он воскликнул:
— Не может быть!
— Уверяю вас, — растерянно сказал президент, оглянувшись на Клару.
— Значит, мы однофамильцы.
— То есть?
— Я тоже Бум, — представился Честер. — Феликс Бум, зубной техник.
— Очень приятно. — «Коммерсант» и его супруга натянуто улыбнулись.
— Как вам нравится вот это? — Честер протянул газету с «горизонтами процветания».
— А что? — осторожно спросил президент.
— А то, что теперь уже всем ясно, что старый болван в глубоком маразме!
— Вы кого имеете в виду? — с некоторым беспокойством спросила Клара.
— Одного нашего общего знакомого, — не моргнув глазом, ответил Честер.
Журналист ликовал. Он понял, что ему представился наконец тот фантастический, лишь в сновидениях доступный случай, когда он может сказать самому президенту всё, что о нём думает. В состоянии большого душевного подъёма Фред осушил кружку пива, тут же потребовал вторую и, навалившись грудью на липкий столик, начал:
— Объясните мне, пожалуйста, кого мы поселили в Доме Власти? Кто это такой? Нет, нет, не надо мне перечислять знаменательные даты его биографии с предвыборного плаката, от которого тошнит каждого
