— В городе по-прежнему спокойно? — спросил Миллер, хотя прекрасно понимал, что спрашивает напрасно: Таратура начал бы не с лото, а с новостей, если бы они были.
— Спокойно, шеф, — вздохнул Таратура и серьёзно добавил: — Если не считать того, что «Шустрая» родила трёх щенят.
Чвиз громко расхохотался. Словно бы оправдываясь, Таратура сказал:
— Профессор, клянусь вам честью, весь магазин был занят «Шустрой», когда я покупал лото!
— Ах, лото! — подхватил Чвиз, мечтательно подняв глаза. — Я помню, как мы с покойной моей супругой играли в лото, когда были ещё детьми, и моя тёща отчаянно переживала, когда ей не выпадали… эти…
— Фишки, — подсказал Таратура.
— О! Фишки! — обрадовался Чвиз. — Сколько слов уходит из нашего обращения с годами… фишки, тёща… Забавно: у меня, Миллер, когда-то была тёща!
Все умолкли, погрузившись в собственные мысли, как будто Чвиз помянул не тёщу, а Бога. Таратура не знал, о чём думают в этот момент учёные, но сам он подумал, что ещё неизвестно, кто более счастлив: тот, кто вспоминает о тёще, или тот, кто только мечтает о ней.
— Начнём, — сказал Чвиз, садясь за стол с таким видом, с каким садятся главы семейств, окончив молитву и разрешая семье приступать к трапезе.
Таратура мгновенно сел, но Миллер, пожав плечами, нерешительно придвинул к себе стул.
— Очень успокаивает нервы, шеф, — сказал ему Таратура, вытаскивая из портфеля мешочек с фишками.
— Почём? — спросил Чвиз, азартно потирая руки.
— По кларку за карту, не меньше! — убеждённо произнёс Таратура. — Иначе интереса не будет.
— Чепуха какая-то, — вновь сказал Миллер, садясь за стол. — Дайте мне… четыре карты.
— По количеству президентов, шеф? — неуклюже сострил Таратура, но Чвиз больно толкнул его коленкой. — Простите, шеф, сорвалось…
Мешочек с фишками уже был в руках Чвиза, и как только монеты звякнули о дно чашки, стоящей на столе, он жестом фокусника выудил первую фишку, отдалил её на почтительное расстояние от своих дальнозорких глаз и торжественно провозгласил:
— Пятьдесят семь!
На ближайшие десять минут всё общество, казалось, с головой ушло в игру. Таратура сопел, с трудом поспевая за быстрой сменой цифр, Миллер с внешним равнодушием заполнял свои карты, а Чвиз успевал и говорить, и фокусничать с фишками, и заполнять клетки, и даже ревниво присматривать за картами партнёров:
— Два!.. Тридцать шесть!.. На второй карте, Миллер, вам осталась сорок девятая фишка… Восемьдесят четыре!.. А где же моя двадцатка?.. «Барабанные палочки»!.. Коллега, вы невнимательны…
— Чепуха какая-то! — в третий раз произнёс Миллер. — Вам не кажется, господа, что всё это выглядит как в водевиле?
Он решительно встал со стула, неловким движением сбросив свои карты на пол. Таратура тут же закурил сигарету, а Чвиз стал разочарованно поглаживать свою бороду.
— Вместо того, — сказал Миллер, — чтобы срочно предпринимать какие-то действия, от которых зависит развитие событий, а в конечном итоге, быть может, и наша жизнь, мы занимаемся этими дурацкими «барабанными палочками»!
— Но какие действия, шеф? — сказал Таратура.
— Надо бежать, — убеждённо произнёс Чвиз. — Бежать, пока не поздно.
— У вас, коллега, побег — идефикс, — сказал Миллер. — Уже надоело.
— А мне надоела ваша беспрерывная жажда деятельности, хотя вы сами не знаете, чего вы хотите!
— Я хочу немедленно информировать общественное мнение, Чвиз! — с жаром воскликнул Миллер. — Поднять на ноги прессу, позвонить в посольства, расклеить по городу объявления…
— Вам никто не поверит, шеф, — спокойно произнёс Таратура. — Или сочтут за остроумную шутку, или признают вас за сумасшедшего.
— Прав! Тысячу раз прав! — подхватил Чвиз. — Новость о том, что в стране четыре президента, должна исходить от самих президентов, и только тогда она будет достоверной. Мы выпустили джинна из бутылки, и теперь мы лишились власти над ним. Вам понятно, Миллер, хотя бы это?
— К сожалению, я вынужден это понимать.
— Но кое-что ещё вы поймёте несколько позже, — вдруг загадочно произнёс Чвиз. — Не хочу вас разочаровывать раньше времени…
Он не успел договорить, как в комнате погас свет. Таратура тут же зажёг фонарик, а Миллер сказал:
— Вероятно, перегорели пробки.
— А где щиток? — спросил Таратура.
— Откуда я знаю? — ответил Чвиз. — Это же не моя квартира.
Таратура стал шарить лучом по стенам, а Миллер тем временем подошёл к окну. В доме напротив тоже не было света. Не горели даже уличные фонари. «Странно, очень странно…» — подумал Миллер, и вдруг острая догадка пронзила его.
— Чвиз, поднимите телефонную трубку! — воскликнул он.
Профессор нащупал в темноте аппарат и поднял трубку. Телефон был мёртв.
— А радио? — воскликнул Миллер.
Молчало и радио!
— Друзья мои, — не сдерживая волнения, сказал Миллер, — они выключили электричество!..
— Вы думаете? — спросил Чвиз. — Во всём городе?
— Может быть, даже во всей стране!
— Но почему? — удивился Таратура.
— Они нас лишают электричества! Они боятся нас! Они хотят сохранить статус-кво! И это — начало хаоса, уже определённо, господа, определённо!
Когда Таратура, обшарив несколько ящиков, обнаружил случайно завалившийся с каких-то доисторических пор огарок и маленький язычок пламени, чуть-чуть разгоревшись, потеснил темноту и без того мрачной комнаты, Миллер решительно сел за стол и тоном полководца произнёс:
— Пора!
— Что вы намерены делать? — спросил Чвиз.
— Бумагу мне, Таратура! Дайте мне бумагу! Наш час, господа, пробил!
10. ПОЯВЛЕНИЕ ПЯТОГО
(Окончание)
Получасом раньше в Круглом зале президентского ранчо развернулись события, которые внесли такую ясность в создавшуюся обстановку, что полностью её запутали.
Пятый президент, появившись столь неожиданно в дверях, оглядывал всех присутствующих, резко поворачивая голову то вправо, то влево. Кисточка его ночного колпака, подвешенная на длинной тесёмке, с каждым поворотом дважды обкручивалась вокруг головы, издавая в последний момент странный звук, напоминающий звук поцелуя. Наконец президент понял, что только два человека из собравшихся здесь двенадцати способны перенести его раздражённый тон. Поэтому он, наградив членов Совета совершенно неуместной в данном случае улыбкой, строго посмотрел в сторону камина, где стояли Дорон и Воннел, после чего сердито произнёс, обращаясь определённо к ним, но и не называя их по фамилиям:
— Господа, потрудитесь дать объяснения!
Дорон даже не пошевелился, поскольку чутьём опытного интригана понял, что ситуация может
