— Правительству!
— И что? Что дальше? Правительство издаст указ, чтобы тебя считали мужчиной?
— А твоя жена не подчинится указу! — захохотал бродяга с лицом актёра.
— Ты напрасно смеёшься, — обернулся к нему Юм Рожери. — Меня, дорогой комиссар, как раз занимает юридическая сторона вопроса. Ведь все знают прежде всего моё лицо. Кому принадлежит мой дом, моя ферма в Матре? Мне или ему? — Он кивнул в сторону бродяги.
— Конечно мне! — радостно завопил бродяга. — Если бы меня не сцапали и не привезли сюда, я бы нежился на пуховых перинах в твоём особняке и лакал бы арманьяк из пивных кружек!
— Замолчи, — перебил его актёр. — В конце концов, я готов начать с такой внешностью новый круг, — продолжал он. — Правда, мне придётся переквалифицироваться в героя-любовника. С такой физиономией, — он провёл рукой по щеке, — я как раз…
— Это моя физиономия! — закричала женщина. — Если она вам не нравится, верните её мне!
— Нет, почему же, — спокойно ответил актёр, — это не худший вариант. Вы говорите, что вам тридцать семь лет? Ну, я как раз только-только начинал в ваши годы. А сейчас тридцать семь лет плюс мой опыт, мои связи, мои деньги, моя реклама — это другое дело! Да и кому из нас не хотелось бы сбросить парочку десятилетий, не правда ли, дорогой комиссар?
— Что верно, то верно, умереть мы всегда успеем, — сказал студент, а на самом деле продавщица Мери Лелевр.
— Это несправедливо, — заметил человек с лицом Таратуры. — Выходит, у меня украли лет пятнадцать жизни?
— Тебя здорово охмурили, парень, — весело поддакнул бродяга. — Но ты запомни, у нас говорят: время — это деньги. Главное теперь — выяснить, кто будет платить. Уж не наша ли полиция, а, комиссар? — И он снова заразительно захохотал. Глядя на него, Гард никак не мог отделаться от мысли, что Остин — это вовсе не Остин, а Юм Рожери в роли бродяги Остина. — Сказать по правде, комиссар, — продолжал бродяга, — я был бы не против, если бы эта шутка или как вы там её называете продлилась подольше. С моей новой рожей я за час насшибал столько монет, сколько не имел и за неделю. А в кафе «Бутерброд с гримом», где собираются артисты, мне подавали даже бумажки! Такого не бывает и на Рождество! И надо же — меня сцапали! Я кричу, а ваши ребята, комиссар, тянут меня в машину. Это было очень весело, чёрт побери!
— «Весело»! — взревел парикмахер — женщина. — Тебе весело, идиот!
— Спокойно, господа. — Гард поднял руку. — Я понимаю всю сложность вашего положения и разделяю ваши тревоги. Что касается вас, мистер Фридель, — он обернулся к женщине и улыбнулся, — что касается вас, Пауль, не надо нервничать. Ещё раз повторяю: я уверен, что в самом скором времени мы вернём вам ваши лица. Поиски затрудняются лишь тем, что…
В эту минуту в холл быстро вошёл Таратура. Гард увидел, разумеется, профессора Грейчера, но, сделав над собой лёгкое усилие, понял, что это Таратура. «Пора привыкать», — подумал Гард, когда Таратура, подойдя вплотную, что-то быстро и горячо зашептал ему в ухо.
— Что-что? — переспросил Гард. Потом понял. Обернулся. — Извините, я должен ненадолго уйти. Мы ещё поговорим…
У гаража виллы стоял полицейский автомобиль. Шагая в густой тени клёнов, Гард видел, как двое полицейских медленно вытаскивали из машины носилки, на которых угадывалось человеческое тело, покрытое белым. Наконец они поставили носилки в траве, с громким, резким, как выстрелы, звуком захлопнули дверцы автомобиля. Гард подошёл к носилкам, и, опережая его приказ, Таратура отбросил простыню. Измождённый морщинистый старик, с мешками под закатившимися глазами, лежал на спине, мёртво подогнув правую руку. На нём был превосходный серый английский костюм чистой шерсти с белым уголком платка, торчащим из кармана, который никак не вязался с седой щетиной на впалых щеках.
— Смерть наступила мгновенно, — сказал сержант за спиной Гарда. — Выстрел в упор точно в сердце.
Только теперь Гард заметил маленькое отверстие с рыжими краями под франтоватым белым платочком.
— Вы думаете, это он? — спросил Гард Таратуру.
— Похоже, что он.
— Придётся позвать его.
— Это жестоко, комиссар.
— Иначе мы не будем знать точно. А нам необходимо знать совершенно точно.
— Вы правы. Хорошо, я схожу за ним. — Таратура зашагал к вилле.
— Что нашли на убитом? — спросил Гард сержанта.
Сержант достал из нагрудного кармана шпаргалку:
«Бумажник с восемьюстами четырнадцатью кларками, авторучку „паркер-1100“, чековую книжку, носовой платок, машинку для стрижки ногтей, связку ключей на платиновой цепочке длиной тридцать два сантиметра, записную книжку в крокодиловом переплёте, пачку сигарет „Космос“, газовую зажигалку „Ронсон“, зубочистку в виде серебряной шпаги и шесть визитных карточек».
Гард удивлённо вскинул брови:
— Визитные карточки? Покажите.
Сержант полез в кабину, достал портфель и долго в нём рылся. Наконец протянул Гарду маленький белый прямоугольник с золотым обрезом.
«Чарлз Фицджеральд Крафт-младший», — прочёл Гард изысканную каллиграфическую вязь, — сенатор, президент компании «Всемирные артерии нефти». — Гард задумчиво свистнул. Очень немногие знали, что этот свист — признак наивысшего удивления Гарда, потому что очень нелегко было удивить комиссара.
Он услышал шаги за спиной, оглянулся и увидел Таратуру, хмуро шагающего рядом со знаменитым киноактёром Юмом Рожери. «Кого он ведёт, болван? — подумал Гард, но тут же опять спохватился: — Всё верно, всё правильно. Вот, чёрт, не могу привыкнуть…»
— Скажите, Остин, — спросил Гард бродягу с лицом киноактёра, — вы знаете этого человека? — Гард показал глазами на носилки с трупом.
Остин взглянул и быстро шагнул вперёд, к носилкам. Потом медленно опустился на колени. Его глаза, не отрываясь, смотрели на лицо покойника, и столько тоски, столько боли и неизбывной жалости было в этих глазах — глазах знаменитого Юма Рожери, великого актёра, который всё-таки никогда не мог бы так сыграть человеческое горе.
— Это я, — не сказал, а коротко выдохнул он. — Это я, комиссар…
Гард отвёл Таратуру в сторону:
— Вы знаете, кто лежит там с лицом Остина? Чарли Крафт. Да, да, тот самый сенатор Крафт- младший. Грейчер порвал цепочку… Бедняга Остин, он теперь уже никогда не вернёт себе своё лицо! Но вы понимаете, что Грейчер начал игру ва-банк? Он полез наверх, на самый верх. Он ищет зону, недоступную нам. Но он плохо знает меня. Два убийства — серьёзная штука, такие вещи я никогда никому не прощал. Необходимо поставить в известность президента.
И тут они услышали тихие горькие всхлипы. Упрятав чужое лицо на груди покойного, Уильям Остин, бродяга и нищий, плакал над трупом Чарлза Фицджеральда Крафта-младшего, мультимиллионера. Он был единственным человеком, который оплакивал могущественнейшего из нефтяных королей. Но он не знал об этом.
9. ЛЕС РУБЯТ — ЩЕПКИ ЛЕТЯТ
Доклад комиссара полиции президенту звучал сухо и казённо. Гард сам это чувствовал. В Доме Власти, среди строгих тёмно-коричневых стен, перед овальным столом с флажком президента, иначе и не звучали даже самые невероятные доклады. Они не могли вызывать здесь ни делового сочувствия, как в полицейском управлении, ни живого интереса, как у нормального уличного прохожего, ни вопля, как у
