обитателей виллы «Красные листья».
— Ясно, — сказал президент, когда Гард кончил. — Что вы думаете об этом, Воннел?
Министр внутренних дел, сидевший в кресле с видом дремлющего филина, неопределённо покрутил пальцами:
— Необходима осторожность.
— Именно, — сказал президент.
— Следует хладнокровно взвесить, — сказал Воннел, ещё более удаляясь от необходимости решать.
— И учесть последствия, — добавил президент.
— А также реакцию сената и общественного мнения, — поддакнул Воннел.
— Вопрос следует рассматривать не только с юридической стороны…
— С моральной, разумеется, тоже, — вставил Воннел.
— Совершенно согласен. Ничего нельзя упускать из виду.
— Разрешу себе высказать такую мысль, — храбро начал министр, и президент с интересом посмотрел на него. — Неотвратимость справедливости содержится в самом движении справедливости!
Президент перевёл свой взгляд на Гарда и полувопросительно произнёс:
— Неплохо сказано, а? Как раз для этого случая.
Гард не пошевелил ни единым мускулом.
— Весьма рад, что вы поддерживаете мою точку зрения, господин президент, — сказал Воннел.
— Так какое будет решение? — спросил Гард, возвращая государственных деятелей к действительности.
Они задумались.
— Решение должно быть безупречным, — сказал наконец Воннел.
— Абсолютно верно! — обрадовался президент.
— И государственно оправданным, — сказал Воннел.
— Разумеется.
— В духе наших христианских и демократических традиций…
— О которых, к сожалению, не всегда помнит молодёжь, — добавил президент, в голосе которого появились наставительные нотки. — Молодёжь нужно воспитывать!
— Прививая ей уважение к истинным ценностям, — сказал Воннел.
— И сурово предостерегая от увлечения ложными идеалами.
Гард понял, что если он решительно не прервёт этот затянувшийся словесный футбол, мяч укатится так далеко, что его потом и не сыщешь. Но, собственно говоря, перед кем они упражняются? Перед Гардом, с мнением которого они считаются так же, как щука с мнением карася? Друг перед другом? Или сами себя тешат мнимой мудростью высказываний, долженствующих вытекать из любого «государственного» рта, как они думают?
— Прошу прощения, — почтительно и твёрдо сказал Гард, — но я вынужден напомнить о необходимости принять конкретное решение. Преступник сделал шаг вверх! Сегодня он принял обличье сенатора, а завтра… — Гард сделал многозначительную паузу.
Президент забарабанил пальцами по столу, а Воннел вновь надел на себя маску дремлющего филина.
— Вы уверены, комиссар, что профессор… э-э… стал сенатором Крафтом? — спросил президент.
— Безусловно.
— Доказательства?
— Визитная карточка, найденная в костюме покойного, зажигалка сенатора, несколько его личных вещей, чековая книжка, деньги…
— Многообразие жизни, — очнулся Воннел, — учит нас, что предметы могут оказаться вовсе не там, где им по логике надлежит быть. Слава Богу, в нашей демократической стране каждый человек обладает свободой воли и выбора.
— Простите, господа, — сказал Гард, — но это слишком невероятно, чтобы сенатор Крафт отдал костюм со всем содержимым какому-нибудь постороннему лицу, тем более бродяге!
— Единение с ближними завещал нам Господь Бог, — набожно произнёс президент. — Но дело не столько в этом, комиссар, сколько в том, что у нас нет убеждённости, что преступник до сих пор находится в облике сенатора Крафта. Я прав?
— Да, господин президент, я в этом не убеждён…
Однако президент уже не слушал комиссара.
— Мне говорили, что вы отличный специалист, — сказал он, — но и вы можете ошибаться. К чему такая поспешность?
— Она может привести к чудовищной ошибке! — вставил Воннел.
И президент с министром сыграли ещё целый тайм, гоняя слова от одних ворот к другим. Гард почти не слушал их, прекрасно понимая, что такое словоизвержение — всего лишь прикрытие их нежелания принимать меры. Как только в потоке слов образовалась пауза, Гард всё же сделал попытку вмешаться:
— Господин президент, я понимаю, что арест сенатора Крафта связан с некоторым риском, но его ничтожность не идёт ни в какое сравнение с опасностью от дальнейшей деятельности преступника.
Гард дерзил и знал, что он дерзит, но иначе поступить не мог. Он кинул маленькую бомбу и с замиранием сердца ждал, когда она взорвётся. Взрыва не последовало. Президент и министр словно и не слышали слов комиссара, как благовоспитанные люди могут «не слышать» сказанной непристойности. Воннел разглядывал потолок, а президент постукивал пальцами по столу. У него были старческие вялые руки, не руки даже, а кости, обтянутые сетью тёмных вен и сухой сморщенной кожей.
— Так на чём мы остановились? — сказал президент, обращаясь к Воннелу, будто Гарда здесь вовсе не было.
— Позвольте, я сделаю резюме, — сказал министр, произнося слово «резюме» так, как ребёнок произносит слово «касторка», уже зная её вкус. — Если мы попытаемся схватить преступника, принявшего образ сенатора, что ещё нуждается в доказательствах, мы только вспугнём его. А он может ускользнуть, и тогда за ним потянется чреда новых жертв, чьё горе будет для нас вечной укоризной. Если же мы такой попытки не сделаем, преступник, очевидно, успокоится и новых жертв не последует…
«Вот это да!» — задохнулся Гард, посмотрев на Воннела с такой откровенной неприязнью, что любой другой человек на месте министра поперхнулся бы. Но Воннел как ни в чём не бывало продолжал:
— Вторая сторона проблемы заключается в том, что арест сенатора Крафта, обладающего парламентской неприкосновенностью, подорвёт наши демократические традиции. Особенно в том случае, если сенатор не окажется профессором Грейчером. Лично у меня на этот счёт имеются серьёзные сомнения. Не далее как вчера я видел достопочтенного сенатора у вас, господин президент, на приёме и не нашёл в его поведении никаких следов… скажем, подлога.
— Да, да, — закивал президент. — Мне тоже как-то не бросилось в глаза.
— А посему… — начал было Воннел, но Гард, решивший, что терять ему уже нечего, перебил:
— Я прошу вас, господа, взглянуть на проблему с другой стороны! Профессор Грейчер принял облик сенатора — это ещё полбеды. А если бы его жертвой стали вы, господин министр? Появился бы министр- нуль! Ни знания предмета, ни знания дела — пустое место! Полное несоответствие личности и должности! Он сохранил бы только манеру и поведение на приёмах, и всё! А как бы он функционировал в качестве министра?! Вы представляете, что бы он натворил?!
— А что вы, собственно, имеете в виду, комиссар? — холодно спросил президент. — Что вы хотите этим сказать? И вообще, в какую авантюру вы хотите втянуть нас с Воннелом? Сегодня вы сказали, что преступник действует в образе сенатора, а завтра с такими же доказательствами укажете на министра? А потом, чего доброго, ткнёте пальцем в меня? И всех нас нужно арестовывать?
— По одному только вашему указанию? — вставил Воннел.
— Что будет тогда с государственной властью? — сказал президент. — Где у нас гарантия, комиссар, что вы действуете без злого умысла?
— И без чьей-нибудь подсказки.
