«Фрам» Нансена во льдах
А вот неуемный реформатор Петр Алексеевич изящного решения поморских кораблестроителей не оценил. Побывав однажды на русском Севере, он углядел неуклюжие «старомодные» корабли и строжайшим указом немедленно повелел строить суда исключительно на «голландский» манер. Эстетическое чувство царя – доморощенного фортификатора и геометра – потряслось до глубины души при виде этих неказистых посудин. Недаром говорят, что полуобразованность гораздо опаснее полного невежества: то ли Петру было невдомек, что голландские корабли предназначались для плаваний в южных широтах, то ли он решил, что существует универсальное инженерное решение на все случаи жизни. Так или иначе, но перечить всесильному самодержцу, разумеется, никто не посмел, и уникальные поморские кочи стали безжалостно ломать…
Капитанов и штурманов поморы готовили по старинке – в семейном или артельном кругу. Из поколения в поколение передавались мореходные навыки, знание ледовой обстановки, ветров, течений, приливов и отливов. До появления компаса поморы ориентировались по солнцу, звездам и неуловимым морским приметам (цвет воды, состояние облачного покрова, направление полета птичьих стай и т. д.). Созвездия они именовали по-своему: так, Большая Медведица называлась Лосем, Орион – Коромыслом или Граблями, Плеяды – Утиным гнездом, а Млечный Путь – Гусиной или Птичьей дорогой, потому что связывали его с отлетом птиц в юго-западном направлении.
Первые упоминания о магнитном компасе на кораблях русских мореплавателей появляются в XV веке. Поморы называли его «маткой». Он представлял собой костяной цилиндр, основание которого пронзала выточенная из моржовой кости ось, несущая магнитную стрелку. В западных источниках тоже сохранились свидетельства о поморском компасе. Вот как описывает один из участников экспедиции Баренца встречу с поморским судном близ устья Печоры 12 августа 1597 года:
Русские принесли свой небольшой компас и стали показывать, что Кандинес (Канин Нос. –
Были у поморов и карты, причем весьма неплохие, хотя и без градусной сетки и масштаба. На одной из таких карт отчетливо видны остров Вайгач и Новая Земля, рассеченная узким проливом на два острова, что говорит о хорошем знакомстве русских мореходов с этим регионом.
Преследуя морского зверя, поморские кочи ходили не только встречь солнцу, на восток, но и поднимались до ледовых широт Баренцева моря, где около 80-й параллели лежит внушительный архипелаг Шпицберген. Это было долгое и опасное плавание сквозь пояс сплошных льдов: путь из Архангельска или Холмогор занимал около двух месяцев, но дело того стоило, поскольку тюленей и китов в тех местах было видимо-невидимо. Поморы называли эти суровые края землей Грумант (или Груланд) и считали ее продолжением Гренландии, а имя «Шпицберген» закрепилось за ней после экспедиции голландского мореплавателя Виллема Баренца в самом конце XVI века. Однако голландцы явились к шапочному разбору: по крайней мере за сотню лет до Баренца (и уж совершенно точно – за несколько десятилетий) поморы регулярно плавали к далекому северному архипелагу. Правда, в исландских сагах рассказывается, что самым первым острые скалы Шпицбергена, торчащие из вод Ледовитого океана, увидел викинг по имени Торкиль, корабль которого был отнесен свирепым штормом далеко на север, в «туманное море». Но даже если путешествие Торкиля не выдумка хрониста, никаких следов пребывания норманнов на Шпицбергене, подобных тем, что были найдены в Гренландии, Исландии или Северной Америке, обнаружить не удалось. А вот поморские поселения на земле Грумант – бесспорный факт. Археологи отыскали десятки жилых и хозяйственных построек, раскинувшихся по всему побережью Шпицбергена, многочисленные предметы быта и характерные поморские могильные кресты. Радиоуглеродный анализ неопровержимо свидетельствует, что уже в первой половине XVI века русские мореходы промышляли зверя у берегов архипелага не только летом, но и оставались на длительную зимовку. Так что первыми мореплавателями, проникшими в высокие арктические широты, были, по-видимому, именно поморы.
Со временем неудержимая поморская экспансия выплеснулась за Уральский хребет (или Камень, как его называли в русских летописях). Не позднее 1572 года в низовьях Таза возникло растущее как на дрожжах торговое поморское поселение, вскоре получившее статус города (по указу Лжедмитрия I в 1601 году). «Златокипящая» Мангазея стала центром бойкой меховой торговли и первым в мире городом за полярным кругом. Земли за Уралом и Обской губой населяла самоядь (многие историки толкуют этноним «самоядь» более расширительно – как летописное название различных племен, населявших север Европейской России и Сибири) – ненецкие племена, отношения с которыми у переселенцев далеко не всегда складывались мирно: хроники пестрят жуткими рассказами о «кровавой самояди». Одно из этих племен носило звонкое имя «малканзеи» (по крайней мере, в таком виде они попали в новгородские летописи), откуда и происходит название города – Мангазея, что означает в переводе «земля около моря». Дело в том, что река Таз в нижнем течении образует изрядную кишку, своего рода лиман – Тазовскую губу, которая соединяется с еще более внушительной Обской губой – обширным заливом Карского моря. Морской путь от устья Северной Двины по Ледовитому океану до Обской и Тазовской губы и далее по Оби получил название «Мангазейского морского хода». Между Архангельском и Мангазеей довольно долго поддерживалось регулярное водное сообщение. По свидетельству современников, из Архангельска в «Мангазею по вся годы ходят кочами многие торговые и промышленные люди со всякими немецкими (сиречь западноевропейскими) товары и с хлебом». Плавали колонисты и на восход – к устью Енисея, до которого было рукой подать (на Енисее, близ современного Туруханска, возникло со временем поселение Новая Мангазея), вокруг Таймыра и вплоть до устья Лены.
Надо сказать, что заслуги русских полярных мореплавателей сложно переоценить. Их трудами было исследовано северное побережье Евразии на огромном протяжении и открыто большинство арктических островов. Не менее чем за 250 лет до экспедиции знаменитого шведского полярника Эрика Норденшельда, в первой четверти XVII столетия, они обогнули мыс Челюскин, а в 1648 году Семен Дежнев прошел на кочах от устья Колымы в Тихий океан вокруг Чукотского полуострова, открыв тем самым пролив между Евразией и Северной Америкой задолго до Витуса Беринга. Следы русских землепроходцев и полярников обнаруживаются на Новой Земле, острове Вайгач и архипелаге Шпицберген, на Ямале, Таймыре и Новосибирских островах, в низовьях Оби, Таза, Индигирки и Лены. Разумеется, не одних только россиян манили ледовые широты Крайнего Севера. Европейские мореплаватели тоже внесли посильную лепту. Более других стран поисками так называемого Северо-восточного прохода были озабочены державы, опоздавшие к разделу мира, в первую очередь – Англия и Голландия. Предполагалось, что плывя вдоль северной кромки Евразийского материка, можно отыскать удобную дорогу к сказочным богатствам Индии, Китая и Юго-Восточной Азии. Впервые такую идею высказал итальянский географ Паоло Джовио, которому довелось побеседовать с Дмитрием Герасимовым, членом Большого посольства из далекой Московии, отправленного Василием III к папе римскому Клименту VII в 1525 году. Русский посланник поведал, что их корабли давным-давно плавают за Урал по Ледовитому морю, и между делом в частности заявил:
– Достаточно хорошо известно, что Двина, увлекая бесчисленные реки, несется в стремительном течении к северу и что море там имеет такое огромное протяжение, что, по весьма вероятному предположению, держась правого берега, оттуда можно добраться на кораблях до страны Китая, если в промежутке не встретится какая-нибудь земля.
Географы эпохи Возрождения полагали, что льды, затрудняющие плавание в высоких широтах, несут в океан великие сибирские реки, а вот ближе к полюсу море относительно свободно. Дело было за малым – проверить этот сомнительный тезис на практике. Первую экспедицию в 1553 году снарядили британцы. Во главе отчаянного предприятия стоял родовитый дворянин Хью Уиллоуби, а его помощником был назначен опытный моряк Ричард Ченслер. Корабли обогнули Нордкап – самый северный мыс материковой Европы, но, попав в сильный шторм, потеряли друг друга из виду. Судно, ведомое Уиллоуби, предположительно достигло южной оконечности Новой Земли (или острова Колгуев), однако сплошной паковый лед преградил дорогу на север, и англичанин повернул к мурманскому берегу. Ченслер оказался удачливее: отчаявшись пробиться сквозь непроходимые льды, он поменял курс и высадился в устье Северной Двины, положив тем самым начало торговым отношениям между Россией и Западной Европой. Иван IV Грозный пригласил его ко двору, и Ричард Ченслер стал первым англичанином, побывавшим в Москве. Тремя годами позже британцы увидели берега Новой Земли и достигли устья Печоры. А затем настал черед голландских мореплавателей.
