Ксения отпустила пиджак.
- Ну и ладно. Ну и иди.
И плюхнулась обратно за столик.
Я развернулся и пошёл.
Колоколец попрощался со мной равнодушным лязгом.
На улице падал снег. Первый, лёгкий. Горели золотыми солнцами фонари, свет растекался под ними широкими конусами.
Я сунул руку в нагрудный карман. Достал стеклянную гору, подарок Бориса.
Стекло поблескивало под светом фонаря. Вот только солнце на горой было тусклым и мёртвым.
Я вернул фигурку в карман.
Сунул руки в карманы и пошёл.
Снег падал, парил десятками и сотнями маленьких падающих солнц в ноябрьском воздухе под фонарями.
Десятки и сотни их растеклись грязной влагой под ногами.
Мариус сидел на ступенях храма. Из приотворённой двери струился свет.
- Ну и ну, великий дьяк, гроза демонов и одержимых.
Голос был призрачным, словно эхо, доносящееся из лабиринта подземных пещер, продуваемых равнодушными сквозняками.
- Ты пришла.
Призрачный демонический смех.
- Конечно, я пришла.
- Как ты поймала мэра?
- Он сам себя поймал.
- Похвастайся.
- Ну коль просишь. Он побоялся выбрать девочку в столичном борделе, и потащился на охоту в подворотни.
- И нашёл тебя.
- Ты проницателен.
- А из огородника зачем деньги тянула? Тебе ведь без надобности.
Призрачный смех.
- У таких как он надо забрать всё, чтобы добраться до души. Морока ещё та.
Мариус кивнул.
- И теперь мы одни.
Призрачный голос налился жизнью, стал шепчуще-обольстительным.
- Да, милый, мы теперь одни. Только сними крест.
Мариус снял наперсный крест и положил его на ступени церкви.
- Какой ты решительный, милый.
- Покажись.
Из темноты соткалась обнажённая фигура. Полногрудая, полнобёдрая, с тонкой талией, высокой посадкой головы.
- Какой ты меня хочешь, дьяк Мариус? Светлой? Тёмной? Рыжей? Молодой, старой, стройной, полной? Выбирай!
Волосы текли, удлинялись, укорачивались, вились, падали водопадом, вздымались облаком. Лицо меняло черты, тонкие скулы, линия носа, веснушки, глаза серые, карие, жёлтые, с зелёным отливом. Грудь и бёдра меняли форму и размер.
Мгновения спустя на Мариуса смотрела хрупкая девушка с падающими на плечи тёмно-рыжими волосами, смеющимися синими глазами, небольшой крепкой грудью и тонкими членами рук и ног.
Мариус отступил на шаг, на лбу его выступил пот.
- Нравлюсь я тебе, милый? Ведь о такой ты мечтал, правда? Признайся! - голос стал низким, чувственным и глубоким.
- Сначала оговорим условия.
- Какие условия, милый? Я твоя, иди ко мне, и никаких условий! Ты познаешь то, что никто не познавал! Ты ведь меня хочешь, хочешь, хочешь, хочешь...
Голос Мариса подрагивал.
- Условия следующие, суккуб. Я выставляю свою душу. Ты выставляешь своё присутствие в этом городе. Если я выстою, ты оставляешь всех, кого подчинила в этом городе, и уходишь навсегда.
- Какой ты суровый, мой милый дьяк. Но тогда и я выставляю требование - поединок длится до первых лучей солнца. Если выстоишь - я уйду и не вернусь. Но ведь ты не выстоишь. Ты слаб, Мариус де Кардье, бастард старого князя, беспутный школяр, выгнанный из университета в Сорбонне за интрижку с дочерью декана.
Злая усмешка искривила губы дьяка.
- Наш договор мы скрепляем клятвой Господу.
- Э-э, нет. Ты-то можешь клясться чем хочешь, но мне дозволено клясться только именем Господина моего, светозарного херувима Денницы.
- Ты лжёшь мне, демон. Я изучал демонологию и знаю твои границы. Клятва именем Сатаны? Не смеши меня.
Демоница тряхнула рыжими волосами и улыбнулась.
- Ну если ты так настаиваешь, милый.
Мариус перекрестился.
- Именем Твоим, Господи, Именем Истинным, я, Мариус де Кардье, сын старого князя де Кренье Изонского, свидетельствую, что вступаю в поединок с демоном-суккубом по принесению им клятвы, соответствующей моей, и клянусь, что выстою против него до первых лучей солнца, паче поединок не прервётся ранее по воле Твоей явной победой одного из нас либо неспособностью одного из нас продолжать. В случае моей победы над демоном сим означенный демон освобождает от одержимости всех жертв своих в городе этом и оставляет город навечно. В случае моего поражения он забирает мою душу. Я, Мариус де Кардье, клянусь Тебе, и если я нарушу условия поединка, да буду я проклят навеки и душа моя да будет отдана суккубу.
- Как красиво ты треплешься, дьяк. Чувствуется недоученный законник, - голос суккуба на несколько мгновений стал злым, отдающим скрежетом раскалённого камня.
Но когда демоница начала ответную клятву, голос снова был мягким, глубоким и волнующим.
- Я, демоница-суккуб, клянусь Именем Врага Господина моего, что принимаю условия поединка, выставленные дьяком Мариусом де Кардье, убийцей Амалии Бертран...
Мариус побледнел.
- ...И обязуюсь исполнить их в точности. Ну как, милый, устраивает?
Мариус вытолкнул немеющим языком:
- Вполне.
Суккуб танцующим шагом прошлась мимо дьяка.
- Ты ведь знаешь, что Амалия покончила с собой, правда, Мариус?
Мариус молчал.
- Она понесла от тебя, там, под ивами, и когда ты бежал, пыталась вытравить плод. Вот только снадобье, которое она раздобыла, убило обоих.
Суккуб приблизилась к дьяку. Приложила тонкие ладони к груди.
- О, как стучит сейчас твоё сердце, мой беспутный милый. Как оно колотится.
Ладони демоницы прошли сквозь рясу. Мариус ощутил ледяное и одновременно горящее прикосновение.
- Хочешь вернуть её, милый? Вот она, прямо перед тобой. Приложи руки твои к её груди, сожми их, как когда-то. Поцелуй её губы, что живы для тебя, для тебя только. Войди в лоно её, как тогда, под ивами, на
